Последний рыцарь короля - Нина Линдт

В это же время Катя решила сама пойти к де Базену и выяснить, почему он все эти дни даже не попытался связаться с нею. В глубине души, прождав его неделю, она уже понимала, что что-то изменилось в их отношениях, но надежда все еще жила в ее сердце. Только увидев его, встретившись с его взглядом, услышав холодное приветствие, она поняла, что ее предчувствия оправдались.

Двое любовников молча смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Столько ночей и разговоров в полутьме, столько страсти и любви – все осталось позади, и в воцарившемся молчании оба понимали, что говорить им больше не о чем. Просто все исчезло в один миг, все очарование внезапной связи, и они поняли, что их отношения не имеют будущего.

Катя грустно улыбнулась, в беседе более не было смысла, в выяснении отношений тоже, даже сама она не могла сказать сейчас, что же было между ними. Она направилась к двери, но на выходе помедлила и обернулась. Де Базен стоял и смотрел ей вслед. Встретившись с ней взглядом, он холодно поджал губы и сделал легкий поклон. Ей показалось, что в этом движении проскользнула насмешка, и Катя заставила себя отвернуться. Едва ее глаза прервали контакт с серо-голубыми глазами рыцаря, в которые она так любила смотреть, лежа у него на груди, она стремительно вышла из комнаты. Оставшись один, де Базен опустил голову, он понимал, что больше никогда она не обернется к нему. Но он понимал, что не сможет быть ей любовником, обманывая ее мужа. И она не достойна такой участи.

Едва Катя успела вернуться, и Николетта помогла ей снять сюрко, в комнату ворвался Вадик, и Николетта выскочила из спальни, словно за ней гнались черти, так она испугалась рассерженного рыцаря. Вадик же, казалось, ее совсем не заметил. Он бросился прямо к Кате и, схватив ее, прокричал:

– Это правда? Ты и де Базен? Скажи, вы что, любовники?

Катя спокойно выдернула руку из цепкой пятерни Вадика и поморщилась. Ей хотелось побыть одной, выяснения отношений с Вадиком вовсе ее не привлекали.

– Кто тебе это сказал? – спросила она, – уж не графиня ли Артуасская?

– Не важно кто… Пьер де Босей. Да не все ли равно? Говори!

– Пьер де Босей? – потянула Катя. – Какие же все-таки мужики сплетники…

– Так это правда? Ты что же, позорила мое имя, пока я был в плену?

Катя покосилась на Вадика.

– Ты чего, с ума сошел совсем? Какое еще твое имя?! Очнись! Тебе же его герцог д'Эсте придумал.

– Я сражался и жил под этим именем, я стал рыцарем, прошел через ад, чтобы мое имя уважали, а ты здесь, все это время, позорила меня?

– Ты псих, – холодно ответила Катя. – Я тебе не жена и могу делать все, что угодно, и тебя моя личная жизнь не касается.

– Неужели ты действительно встречаешься с ним? – спросил Вадик, вдруг успокаиваясь. – Де Базен тебе не подходит, Катя…

– Я сама решаю, кто мне подходит, а кто нет! – заорала Катя. – Не тебе делать за меня выбор! Я хочу хоть что-то сделать сама, потому что всё время всё решают за меня! Мне надоело! Я не просила переправлять меня сюда в этот век, я не хотела идти в поход, я не хотела расставаться с вами, но все время происходило все помимо моей воли! Я устала, я больше не могу так жить! Я хочу домой!

Рот ее перекосился, и она отвернулась, расплакавшись. Вадик, ничего не понимая, подошел ближе.

– Я не знала, вернетесь вы или нет, возможно, я бы осталась совсем одна на всем белом свете. Мне было очень одиноко и страшно, я цеплялась за всех, кого хоть немного знала. Де Базен оказался рядом, и я подумала, что смогу быть хоть немного счастлива в этом страшном Средневековье. Но я ошиблась. Сегодня мы расстались. Теперь доволен?

– Бедная моя, бедная, – Вадик крепко обнял Катю, и она прижалась к нему. – Какой же я дурак, ведь не только я страдал в плену, но и ты на воле, а я об этом даже не задумался.

– Но хуже всех, наверно, пришлось Ольге, – успокаиваясь, но еще всхлипывая, прошептала Катя.

– Мы должны быть вместе, Катя, – сказал Вадик, обнимая ее. – Хотя бы ради нее.

– Мы всегда будем вместе, – обнимая друга за плечи, ответила Катя. – И не только ради нее, но и ради нас самих. Без твоей поддержки я не выдержу долго.

Через восемь дней король снова созвал совет и спросил, к какому решению пришли рыцари. Те, кто был за отъезд, договорились заранее и поручили одному из них выступить от их имени перед королем на заседании совета. Он взял слово и сказал:

– Сир, присутствующие здесь ваши братья и бароны, обдумав ваше положение, считают, что, оставшись в стране, вы не сможете поддержать свою честь и честь и безопасность вашего королевства, поскольку из двух тысяч восьмисот рыцарей, прибывших с вами с Кипра, сейчас в этом городе осталось только пятьсот человек, да и то не все способны сражаться. Поэтому они советуют вам поехать во Францию, собрать деньги, набрать войска, чтобы быстро вернуться в эту страну и отомстить врагам Господа нашего за то, что держали вас в плену.

Король поблагодарил рыцаря и начал спрашивать всех по отдельности. Легат поддерживал братьев короля, выступавших за отъезд. Людовик обратился к графу Яффы, державшему эту пограничную крепость и порт. Но смирный граф воздержался от ответа:

– Сир, моя крепость расположена на границе, если я посоветую вам остаться, это может быть воспринято как забота о моей собственной выгоде.

– И все же скажите нам, что вы думаете, вас не осудят. Вам как никому должно быть известно положение дел, именно у вас справедливее всего будет испрашивать мнение, – настоял король.

Поколебавшись, граф Яффы ответил, что если королю будет угодно остаться здесь еще на один год, он окажет всем большую честь.

Жан Жуанвилль выступил в поддержку графа Яффы неожиданно и вперед всех остальных. Легат недовольно повернулся к нему и дребезжащим от старости голосом спросил, как сможет король продержаться со столь малым числом людей целый год.

Жуанвилль на мгновение застыл, размышляя над вопросом, но тут же ответил, обращаясь, правда, не к легату, а к королю.

– Сир, не знаю, правда ли это, но говорят, что король еще ничего не истратил из своих денег, а только деньги духовенства. Так пусть же король теперь потратит свои деньги, и если рыцари узнают, что король платит щедро и хорошо, то станут к нему приезжать отовсюду, и он сможет продлить кампанию на год. Если угодно будет Господу, он сможет продержаться в течение года и освободить тех узников, которым никогда не спастись, если король уедет.

В собрании воцарилось гробовое молчание. Все вспоминали своих друзей и близких, осудить Жуанвилля никто не мог, многие плакали.

Жан де Бомон, поднявшись, поддержал Жуанвилля, сказав, что он выступил хорошо, и он, де Бомон, его поддерживает. Дядя де Бомона, престарелый маршал Франции, горевший желанием вернуться домой, вскочил в ярости и, брызжа слюной, заорал:

– Грязная сволочь! Что ты хочешь сказать? Что мало просидел в плену? Сиди смирно и молчи, дерьмо!