Тяжелые времена - Хиллари Клинтон

Принимая во внимание, что события в Бенгази произошли в разгар жесткой президентской кампании и менее чем за два месяца до дня голосования, очевидно, наивно было бы думать, что смерть четырех американцев не будет использована в политических целях. Политика лишь замутила общую ситуацию вокруг этих событий и исказила многие факты. Пожалуй, одна из главных привилегий жизни на посту госсекретаря — это то, что я четыре года находилась там, где всякие партийные игры были практически полностью исключены.

Тот, кто снова и снова эксплуатирует эту трагедию в качестве своего политического инструмента, умаляет самопожертвование тех, кто служит нашей стране. Я не буду принимать участие в политических баталиях на костях погибших американцев. Это просто неправильно, и это недостойно нашей великой страны. Тот, кто настаивает на политизации трагедии, пусть делает это без меня.

* * *

На посту госсекретаря я познакомилась со многими сотрудниками службы дипломатической безопасности, несущими свою службу по всему миру, и я чрезвычайно благодарна им за их работу и профессионализм. Оба сотрудника, которые возглавляли мою личную группу охраны, сначала Фред Кетчем, а затем Курт Олссон, были всегда невозмутимы и неутомимы. Я доверяла им свою жизнь.

Несмотря на то что пятеро наших сотрудников в Бенгази 11 сентября были в меньшинстве, они вели себя героически и рисковали собственной жизнью ради защиты своих коллег. Дэвид, наш сотрудник, который был тяжело ранен в результате минометного обстрела жилого комплекса ЦРУ, несколько месяцев находился на излечении в медицинском центре Уолтера Рида. Я позвонила ему, когда он еще находился там, и сказала, что, когда он поправится, я хотела бы пригласить его с коллегами к себе, чтобы должным образом воздать им честь за их службу.

Утром 31 января 2013 года, в мой предпоследний день на посту госсекретаря, в одном из залов Госдепартамента собрались семьи и друзья тех самых пятерых сотрудников. Дэвид был все еще в инвалидной коляске, но все-таки смог присутствовать. Были там и члены семьи Стивенса. Они хотели выразить свою благодарность за все, что сделали эти люди, чтобы защитить Криса. Мне выпала честь воздать должное их мужеству и профессионализму. Они олицетворяли силу и дух великого народа. Я представила каждого сотрудника Государственного департамента к награде за проявленный героизм. В глазах людей стояли слезы, когда они на это смотрели. Это было также напоминанием о том, что в ту страшную ночь, как и одиннадцать лет назад, мы стали свидетелями проявления самых лучших и самых худших человеческих качеств.

Воспоминания о Бенгази останутся со мной навсегда, и они всегда будут определять то, как американские дипломаты выполняют свою работу. Но Криса Стивенса, Шона Смита, Глена Доэрти и Тайрона Вудса мы должны помнить и за то, как они жили, и за то, как они погибли. Все они вызвались служить своей стране там, где безопасность совсем не гарантирована, потому что именно там американские интересы и ценности более всего под угрозой, там, где они более всего необходимы.

Султан Омана наделен особым даром: обставлять все эффектно.

Во дворце, который султан спроектировал лично, в столице Омана, городе Маскат, расположенном на самой оконечности Аравийского полуострова, во время роскошного обеда я вдруг услышала знакомые звуки марша Джона Филиппа Сузы «Колокол Свободы». Султан Кабус, облаченный в струящееся одеяние с церемониальным кинжалом на поясе, с ярким тюрбаном на голове, улыбнулся и посмотрел наверх. На галерее над нами, частично скрытая ширмой, располагалась группа из состава Королевского симфонического оркестра Омана. Такой жест был очень характерным для проницательного и дружественного Западу восточного лидера, который дорожил взаимоотношениями с Соединенными Штатами, любил музыку и пользовался абсолютной властью для того, чтобы в течение четырех десятилетий своего правления вносить радикальные изменения в жизнь собственной страны.

Султан собирался мне сообщить, что готов был принять еще более радикальное решение, чем все предыдущие. Было 12 января 2011 года, и оставались считаные дни до того, как «арабская весна» в корне изменит расстановку сил в геополитике Ближнего Востока. Я только что посетила беспокойного южного соседа Омана, Йемен, и направлялась на региональную конференцию в Катар, намереваясь предупредить глав стран Ближнего Востока о том, что их режимы падут в случае отсутствия своевременных экономических и политических реформ. Однако сейчас внимание султана было сосредоточено только на Иране.

Обостряющийся конфликт вокруг незаконной ядерной программы Ирана представлял собой серьезную угрозу для международной безопасности. Администрация президента США Обамы с 2009 года придерживалась политического курса, предполагавшего применение санкций либо поощрений (в зависимости от ситуации), но переговоры между Ираном и пятью постоянными членами Совета Безопасности ООН (Соединенные Штаты, Россия, Китай, Великобритания и Франция) и Германией, так называемой группой «5+1», до настоящего времени так и не увенчались успехом. Перспектива вооруженного конфликта становилась все более реальной. Дело могло дойти до удара со стороны Израиля с целью лишить Иран возможности разработать ядерное оружие, по аналогии с Ираком в 1981 году и с Сирией в 2007 году.

«Я могу помочь», — сказал мне султан. Он был один из тех лидеров, который считался всеми сторонами конфликта посредником, заслуживающим доверия. У него были тесные связи с Вашингтоном, арабскими государствами Персидского залива и Тегераном. Султан предложил организовать в Омане негласные прямые переговоры между Соединенными Штатами и Ираном для того, чтобы решить вопрос ядерного вооружения Тегерана. Предыдущие попытки наладить контакт с теократическим режимом Ирана закончились неудачей, но султан считал, что он может поспособствовать положительному исходу таких переговоров. Конфиденциальность была необходима для того, чтобы предотвратить срыв переговоров бескомпромиссными политиками обеих сторон до того, как такой проект начнет разрабатываться. Каково же было мое отношение к этой идее?

С одной стороны, не было ни единого повода для того, чтобы довериться иранцам, одновременно была масса поводов для подозрений, что они используют любую возможность для затяжки времени и отвлекающих маневров. Новые переговоры могли привести к проволочкам и проблемам, которые обеспечили бы иранцам время для того, чтобы приблизиться к своей цели: создать ядерное оружие, которое станет угрозой для Израиля, соседних стран и всего мира. Любые уступки, на которые мы могли пойти в процессе этих переговоров, были способны уничтожить результаты многолетней кропотливой работы для установления интернационального консенсуса по вопросу жестких санкций и усиления давления на режим в Тегеране. С другой стороны, предложение султана могло оказаться нашим единственным шансом избежать конфликта или неприемлемых перспектив превращения Ирана в государство, вооруженное ядерным оружием. Наша неудача в следовании принципам дипломатии могла привести к ослаблению интернациональной коалиции, которую мы сформировали для того, чтобы наложить санкции на Иран и настоять на их выполнении.