Сочинения в трех томах. Том 1 - Майн Рид

свою клятву на гробе умершей жены, он страшным усилием воли превозмог свое волнение и, вырвав свою руку из-под руки Пита, глухо пробормотал:

— Да, действительно, здесь немного… свежо… Но ничего… не беспокойтесь… Оставьте меня.

— Вот вы уже и рассердились, — сказал Пит, с состраданием глядя на этого странного человека, — а я, право, не хотел вас сердить… Я сейчас уйду, позвольте мне только сказать вам еще несколько слов. Я давно хотел поговорить об этом с вами, дорогой господин де Моор. Во время нашего передвижения сюда я часто наблюдал за вами, и мне кажется, что вы, несмотря на вашу… суровую наружность, обладаете очень хорошим и добрым сердцем. То же самое говорит и отец, а он знает людей. Но, по всей вероятности, вас гнетет какое-нибудь тайное горе и кладет на ваше лицо такую мрачную тень. Как бы мне хотелось рассеять вашу печаль, чтобы и вы могли радостнее смотреть на мир Божий… Неужели вам уже недоступны радость и веселье? Неужели вам легче таить ваше горе в себе, чем поделиться им с другими? Расскажите его нам, и мы употребим все усилия, чтобы утешить вас и, если можно, облегчить вам ваше несчастье. Вы знаете, как мы все вас уважаем и как нам тяжело смотреть на вас…

Но Карл де Моор уже пришел в себя. Слова Пита напомнили ему о его несчастье и данной им страшной клятве. Жажда мести снова овладела всем его существом. Повелительным движением руки он остановил словоизлияния молодого человека и сказал резким и более обычного суровым тоном:

— Я вам очень благодарен за ваши добрые намерения, но прошу не вмешиваться в мои дела. Я этого терпеть не могу. Предоставьте мне заботиться о себе лично. Что же касается моей наружности, то мне решительно все равно, нравится она кому или нет. Каким я кажусь, таким навсегда останусь. Изменить меня никто и ничто не в силах. Запомните это раз и навсегда и больше никогда не приставайте ко мне с неуместными вопросами. Я вам разрешаю обращаться ко мне только по делу. Поняли?

Пит хотел что-то возразить, но вдруг послышался шум со стороны реки — как будто гребли веслами.

— Лодка? — с изумлением прошептал Пит. — Не может быть! Откуда могла взяться лодка?

— Вероятно, плывут дикари, — заметил Моор. — Кроме дикарей некому быть, а со здешними дикарями не всегда удобно иметь дело. Я их хорошо, слишком хорошо знаю. Вот мы сейчас увидим.

Он спрятался за дерево и осмотрел захваченный с собою роер. Пит последовал за ним.

Вскоре они увидели пирогу, в которой сидел какой-то человек, вся одежда которого состояла из одной рубашки.

Карл де Моор приложил к плечу ружье и прицелился.

— Ради Бога, что вы хотите делать?! — быстро прошептал Пит. — Ведь он один и не только не может нанести нам вреда, а, напротив, мы еще можем извлечь из него пользу. Окликнем его и спросим, не знает ли он, где теперь находится Мозелекатсэ.

Карл де Моор пожал плечами и злобно проговорил:

— Чтобы я стал щадить дикарей? Никогда! Разве они пощадили…

Он не договорил и нажал курок; но в это мгновение Пит подтолкнул его под локоть, и пуля пролетела далеко в сторону.

— Как вы смели это сделать?! — сверкнув газами, прошипел Моор. — Почему вы знаете, что он один? Может быть, он послан разведчиком и за ним целое полчище этих исчадий ада!

Возмущенный Пит хотел было ответить так же резко, но человек, плывший в пироге, вдруг закричал на самом чистом голландском языке:

— Не стреляйте! Ради Бога, не стреляйте!.. Я христианин… Если вы тоже христиане, то во имя всего, что для вас свято, спасите меня… Я убежал от дикарей.

Услыхав этот голос, Карл де Моор задрожал как осиновый лист. Он был потрясен до такой степени, что вынужден был опереться о дерево, чтобы не упасть.

— Господи, что это с вами? — удивленно спросил Пит, подхватывая его под руку.

— О, Боже мой!.. Боже мой!.. — шептал Моор. — Пит… если этот голос… не обманывает меня, то я… буду вашим должником… на всю жизнь… буду вечно молиться за вас… Нет, нет… это… невозможно!

Между тем беглец подвел свою пирогу к берегу и одним прыжком выскочил из нее. Очутившись на земле, он в недоумении остановился, не решаясь, очевидно, подойти к деревьям, где он видел людей, которые только что стреляли в него и ничего не ответили на его слова. Он стоял прямо под лучами луны, так что совершенно ясно можно было разглядеть его благородные черты лица и стройную гибкую фигуру, едва прикрытую рубищем. Это был молодой белый человек, одних лет с Питом или немного постарше.

Вглядевшись пристальнее в лицо незнакомца, Моор испустил раздирающий душу крик. Отбросив далеко в сторону ружье, он ухватился за Пита, все время стоявшего в полнейшем недоумении, и прерывающимся голосом произнес:

— Это он… он… Лауренс!..

— Отец!.. Дорогой отец! — в свою очередь воскликнул незнакомец, услыхав слова Моора.

Но Карл де Моор все еще не решался верить действительности. Сын, которого он считал мертвым и оплакивал уже пять лет, за которого он собирался мстить ни в чем не повинным людям, — этот самый сын жив и простирает к нему объятия!

Несчастный отец широко открытыми глазами глядел на дорогое ему явление, но не в состоянии был сдвинуться с места.

Пит опомнился первый. Подойдя к незнакомцу, он спросил его:

— Да скажите, ради Бога, кто вы?

— Я — Лауренс де Моор, — ответил незнакомец. — Неужели пятилетний плен у бушменов так изменил меня, что отец не может сразу узнать своего сына?.. Отец, дорогой, милый отец! Это я, твой Лауренс!

С этими словами он подбежал к отцу и бросился ему на грудь.

Карл де Моор уже пришел в себя. Прижав к груди сына, он потом нежно отстранил его и, обратившись к Питу, притянул его к себе, крепко обнял и глубоко взволнованным голосом