Цвингер - Елена Костюкович

— Уши пришлось кропировать, зуб дам! Уши вытарчивали за пределы кадра, — буркает Вика.

Со всеми подходящими кланяться, разговаривать, архивировать в папку их предложения.

Бэр сошел перерожденный. Будто даже исчез живот! Эффект рубашки, скроенной по мерке в маленькой миланской мастерской на виале Бьянка Мария, с вышитыми инициалами и ручной обметкой петель.

Подскочил корреспондент. Бэр сказал, что его пугают страшными способами за Ватрухина, снова показал факс. Заклацали затворы объективов.

— На фото наша секретарша, — надрывался Бэр. — У них фантазия гадючья — настроение портить! Но мы не испугались! Мы сами доберемся до них!

Как пить дать, уже повысил аукционные ставки Ватрухина вдвое. Бэр самозабвенно рассказывает про гэбэшные убийства. Бликают фотокамеры. Виктор аж кожей чувствует, как густеет слух, растет сплетня, тема для разговоров.

— Голову прозакладываю…

— Свою или Мирей Робье?

— Что во всех коридорах между стендами через час взбурлит ажиотаж вокруг ватрухинского фонда. Зиман, там я мыло поставил на низ душа, а шампунь на полку. Потому что они одинаковые, но я их различил. Чтоб ускорить вас.

Смешно. Бэр — и вдруг проявил заботу! Ха, это чтоб ускорить. С шампунями, да, сложно понимать, который какой. Помню, в «Космосе» в восьмидесятом я их впервые увидел, эти монодозы. С финскими надписями. Невозможно было разобраться, что для какой части тела. Тогда разом завезли множество финских товаров. Соки, салями-нарезку. Финны снабжали Олимпиаду, потому что, как все говорили, Финляндия подыгрывала СССР в политическом плане и выдавала обратно в Советский Союз беглецов. Тех, кто удирал к ним через границу.

Ну а впоследствии Виктор в гостиницах чего не навидался. Растиралки на мусте, каритэ для пяток, интимное мытье с шелухой шиповника. Интересно, что с надписями на пузырьках всегда не слава богу, даже когда они и не по-фински. Становясь старше, человек все дороже гостиницы заказывает. А чем роскошней монодозы — тем мельче на них текстовые надписи. Клиенты же чем старше, тем дальнозорче. А душ никто не принимает в очках… Вика, впрочем, близорук. Мелкое легко читает вблизи.

Пока Виктор обливался кипятком и холодной водой в надежде воскреснуть, пока глотал поднесенный Курцем антифлю и заматывался шарфом, Бэр внизу, по его словам, перепривечал сотню человек. Все хотели знать о Ватрухине.

Подходили, и подходили, и подходили.

— Надо задирать планку выше, выше, выше, — шипел Бэр. — Зиман! Аукцион, чувствует мое сердце, будет звонкий.

— А давайте я сейчас упаду и умру. Я уже на грани. Скажете, что меня загазовал Ватрухин по заданию спецслужб потными носками. Стоимость контракта, окропленного моей кровью, дополнительно вырастет процентов на тридцать.

— Не нойте, Зиман. Эти два вот дня, они ведь наши за весь год золотые! Или даже за несколько лет. Подтянитесь. Идите жать. Тут были только те, кто с налету в холле узнал новость. А тем временем слух, в сто раз усиливаясь, летит и охватывает собой всю ярмарку. Агентству серьезно угрожают! Курц-то видел картинку! Он, вы думаете, молчит? Он с квадратными глазами уже целую толпу у себя собрал. Что же это Бэр и Зиман продают? Мы у всех на устах. Продают Ватрухина, Ватрухина, Ватрухина! Работают и ваши вчерашние интервью во всех газетах. Лежат во всех стендах. Передача прошла в прайм-тайм на серьезном немецком канале, ретранслируется сегодня в первой половине дня. Уверен, что ее направят на главные мониторы на выставке. Там у вашего стола, о заклад побьюсь, кучкуются клиенты. Ажиотаж. Ваше дело — держаться. Наберите носовых платков. Вот вам от меня пачка, лежала в чемодане, молодец Мирей. Ну а главная баталия вечером на парти у «Бертельсмана». Там вам в помощь подоспеет, как вы знаете, Роберт. Принесет вам новых носовых платков. Я ему скажу. Успевайте поворачиваться, принимайте заявки и никому ничего не отвечайте. Контрактную часть будем всю на Роберта валить.

Вот Бэр с Виктором на выставке. Преодолеть секьюрити… Как же, преодолеешь! Бэра тормознули и почти весь чемодан перерыли, вдоль и поперек.

Вверх по эскалатору в итальянский холл. Хрустят подошвы новеньких ручной работы лайковых туфель. Шуршат шантунги, кашемиры и пашмины, шелковые бархаты и тафта. Проплывают скрупулезной работы жакеты-скульптуры. Ало-белый, сияющий сводный стенд мондадориевских издательств, каждое стенкой отмежевано, поверх стен плечи-головы торчат, как в китайском сортире: разделяй и властвуй. На обратной оконечности коридора — надменный, цвета сахарной бумаги, синеватый с проседью стенд «Риццоли — Бомпиани — Коррьере — Марсилио». Все в нем слито и сплочено, разобщенность не видна. Хотя, если вдуматься: какой концерн без разобщенности бывает?

Кланяясь, Бэр и Вика отбиваются от раздавателей гаджетов. Динамики перекрывают гул толп. «Поглазейте, что происходит на Синем Диване!» В этом году Нобелевская еще до ярмарки была присуждена Пинтеру. Жаль, пропал театральный эффект. А в предыдущие ярмарки издатели переминались около Синего Дивана, нервно потея, со своими флагманскими авторами, вымаливая у телевизора решение жюри.

Наконец шестой холл. Эскалатор на третий этаж, в агентский центр. Бэр и Виктор пробегают на сервис-стойку здороваться и за ключом от шкафчика. Тут им выкладывают плотный пакет на имя Виктора и говорят:

— За вашим столом уже с девяти кипит работа.

— Какая работа? Кто мог быть?

— А масса народу, что-то подписывали!

— Да вы шутите, мы же пришли вот сейчас, ключей еще не брали, кто же это мог быть-то?

— А мы думали, ваши новые сотрудники! Двое вроде от агентства, а вокруг копошились другие люди, толпа. Кинохроника. Снимали. Интервью давал там кто-то. Оживленная толпа бурлила за столом.

— Ну, вероятно, Роберт и Сэм Клопов, у них спросим, — бросает Виктор Бэру.

— Вы, Зиман, видно, что простужены. Роберт с Сэмом Клоповым сегодня утром на иерусалимском первом завтраке и плюс на презентации по Библии, показывают плоды двухгодовых трудов. Один вещает, другой прокручивает пауэр-пойнт. За столом они быть не могут. Кстати, до них дозвониться. Когда освободятся, посадим их вместо себя, пока мы с вами по выставке будем ходить!

Стол с их номером J8 пуст. Обок стола на высокой колонке-шкафчике красуется логотип «Омнибуса». Других признаков жизни нет. Только бесплатный каталог жирнющий, впоперек себя, дрыхнет в центре сиротливой столешницы. Два или три рекламных буклета, кем-то брошенных. Лакированное несъедобное яблоко — сувенир от устроителей. Со станины болтается разъем для подключения девайса…

— В который нечего подключать…

— Нечего. Я все, что мог, разбил-расколотил.

— И, поглядите, какой-то конверт!

— Да. Опять подбросили, — еле шевелит губами Виктор. — Сразу два конверта они подбросили сейчас.

В руке зажат пакет со стойки сервиса. Виктор успел надорвать — углы какой-то рукописи убористо от руки. А теперь еще этот кудревато надписанный конверт.