Лаки - Джеки Коллинз

По бульвару Сансет мчались потоки машин. Еще не хватало, чтобы Роберто угодил под автомобиль. Лаки тогда никогда с ней больше разговаривать не будет.

Тим наклонился к ребенку.

– Эй, привет, – сказал он.

– Мороженое? – с надеждой спросил ребенок.

– Если будешь себя хорошо вести, – ответил Тим.

Бриджит хихикнула.

– Я уверена, прохожие считают, что мы – семья, – заявила она. – Я мама, ты папа, а он – наш маленький. – Она залилась смехом.

Тим быстро огляделся. Он вообще не хотел, чтобы кто-нибудь что-нибудь заметил. Бриджит и так не затерялась бы в любой толпе в своей красной футболке с надписью «сексапилочка» на груди, белых обтягивающих джинсах и с каскадом ниспадающих белокурых волос.

Пошли ко мне, – предложил он.

Мороженое, – повторил Роберто, пытаясь вырвать руку у Бриджит.

Заткнись, Бобби, – рявкнула она, сожалея, что не оставила ребенка дома.

Вообще, зачем он им понадобился? Чичи осатанеет. Ну и что? Она всего-навсего глупая нянька. Кому какое дело до ее реакции? Даже хорошо – пусть попереживает. Бриджит никогда не простит ей той порки, что ей устроили из-за Чичи три года назад. То давнее чувство обиды так до сих пор и не прошло.

– Ты обещал сопляку мороженое, – напомнила она. – Давай накормим его и отошлем домой.

Нельзя, чтобы Тим сам отвез Роберто. Она уже решила посадить его в такси, а потом позвонить Алисе и сообщить, что он уже в пути. Алиса поверит чему угодно. «Привет, Али, – скажет она. – Я у подруги, и мы собираемся в кино. Бобби с минуты на минуту подъедет на такси. А я, возможно, заночую у подруги». Тогда Чичи ни слова ей не скажет. Да со щенком ничего не случится, тут ехать-то минут десять. Ей не терпелось поскорее избавиться от малыша и остаться наедине с Тимом.

– У меня есть мороженое дома, – сообщил Тим.

Правда?

«Хааген-Даз». Шоколадное.

Бриджит со счастливым видом взяла его под руку.

– И чего же мы ждем? – улыбнулась она, увлекая за собой Роберто. – Пошли.

Информация.

Кэрри получила информацию, которую так хотел ее сын. После того как Фред Лестер признался, это не составило никакого труда.

Отец Стивена – Джино Сантанджело.

Джино. Воспоминание из давних, давних лет.

Он сделал ей ребенка и ничего не знал об этом.

Джино Сантанджело.

За прошедшие годы она время от времени натыкалась в газетах на его имя. Некогда гангстер, теперь он стал важным человеком. И старым – как и она. И уважаемым. Только на прошлой неделе она видела в газете его фотографию, сделанную на каком-то благотворительном мероприятии в Лас-Вегасе. Он и бывший президент. Оба смотрели в объектив, обнявшись. Добрые друзья.

Отец Стивена.

Ей-то абсолютно все равно. Но Стивену нужно знать.

Кэрри торопилась поскорее добраться до дома Стивена на Пятьдесят восьмой улице. Голова у нее раскалывалась от мыслей. Она запуталась... совсем запуталась. Сорок пять лет она вспоминала о Фреде Лестере как о подонке. И вот он снова появился в ее жизни. Абсолютно респектабельный джентльмен. Добродушный мужчина с прекрасными манерами и добрым лицом.

Трудно поверить, что он и та пьяная свинья, что изнасиловала ее, – одно и то же лицо. Что он и есть тот бесчувственный хам, который обозвал ее «чертовой обезьяной».

Он все рассказал ей о себе, а она сидела и с презрением смотрела на него.

Он рассказал ей об аварии, о своей семье, о своей судьбе. Она слушала в ледяном молчании. В завершение он произнес:

– Будь я отцом Стивена, я выяснил бы это, чтобы возместить ему за все прошедшие годы.

Она холодно ответила:

Я ничего не желаю выяснять. Мне все равно.

Зато я выяснил, – отозвался он очень спокойно. – Узнав факты, я приложил все усилия, чтобы установить истину.

Каким образом? – спросила она.

Если вы уверены, что возможных кандидатов только двое – я и Джино Сантанджело, то нет никаких сомнений.

В моей книге все правда, – ледяным тоном ответила Кэрри. – Я не имею привычки лгать.

Ну, тогда отец Стивена – Джино. У меня очень редкая группа крови. Я сверился с медицинскими показателями Стивена – законы генетики исключают возможность моего

отцовства. – Он помолчал, затем продолжил: – Я взял на себя смелость заняться прошлым Джино Сантанджело. Между 1940 и 1947 годами он сидел в тюрьме. Сохранилась его история болезни. Его группа крови идеально совпадает с группой крови Стивена.

Фред привел еще факты. У него также имелось полное документальное подтверждение собранным свидетельствам. Он передал ей все бумаги.

Наконец он замолчал, и она собралась с духом.

Мистер Лестер, – холодно сказала она. – Я не собираюсь публиковать мою книгу.

Но...

Она подняла руку, чтобы заставить его замолчать.

Мне требуется какое-то время подумать. Возможно, через неделю я передумаю. Или через год. Не знаю.

Надеюсь, передумаете, – взволнованно сказал он. – Не могу передать, насколько для меня важно, чтобы ваша книга увидела свет. Она...

Да, только следует изменить некоторые фамилии, – сухо прервала она его. – Чтобы защитить покой не таких уж невинных.

Он безнадежно развел руками.

– Кэрри, это все случилось так давно.

– Не настолько давно, мистер Лестер. Нет, не настолько.

Она вышла из его офиса и, ничего вокруг не замечая, пошла по Пятой авеню. И вот уже день клонится к вечеру и она подходит к дому Стивена. Он должен как можно скорее узнать правду.

У двери стояла машина «скорой помощи», вокруг нее собралась небольшая толпа зевак.

Кэрри протиснулась вперед.

Что здесь происходит? – спросила она у хорошо одетой женщины.

Самоубийство, наверное, – ответила женщина. Глаза ее возбужденно блестели. – Не зажигайте сигарету, а то вся округа взлетит на воздух. Думаю, газ. Чувствуете запах?

На один жуткий миг Кэрри подумала, что пострадал Стивен. Но, слава Богу, она еще не успела как следует испугаться, как он выбежал из дома, а за ним два санитара с носилками.

– Стивен! – тревожно воскликнула она. – Что случилось?

Только благодаря стараниям очень милой сестры Коста сохранил рассудок, пока Риа рожала.

Он все время пытался дозвониться до Джино, но постоянно нарывался на идиотский автоответчик, а разговаривать с автоответчиком Коста не желал. Наконец он позвонил в особняк Олимпии в надежде поговорить с Чичи и Роберто, но служанка сообщила ему, что никого нет дома.