Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Нельзя сказать, что Марр был одинок. Одновременно с ним «орудийную», социально-историческую концепцию происхождения речи, мышления и психики как знаковой деятельности человека развивал в те же годы выдающийся советский психолог Л. С. Выготский. Он умер молодым и даже в том же, что и Марр, 1934 году и так же, как он, своей смертью. Но в отличие от исследований Марра, которые тогда же были официально признаны выдающимися и марксистскими, замалчивание, шельмование и обворовывание научного наследия Выготского начнутся одновременно. Другой выдающийся мыслитель, младший современник Марра М. М. Бахтин также находился под сильным влиянием его лингвистических идей, что нашло отражение в трудах Бахтина и представителей его «круга»[703]. Под обаянием «палеонтологического метода» находился и гениальный кинорежиссер С. Эйзенштейн и многие другие, широко известные научные и культурные деятели.

Почему новая власть и Сталин, беспардонно вторгаясь в сложнейшие и запутаннейшие научные проблемы и теории, одни из них признавали буржуазными и лженаучными, а другие марксистскими и прогрессивными, то есть своими? Несмотря на огромное количество исследований, посвященных истории советской науки, особенно гуманитарной, тема «Сталин и наука», да и сам процесс вульгаризации и растления общественных наук тоталитарной властью, таит в себе много непонятного и даже таинственного.

Недаром одним из титулов Сталина был «корифей науки». Он, несмотря на свою необразованность, действительно старался быть разносторонним человеком. Даже среди нынешних остатков его библиотеки встречается много книг, относящихся к самым различным научным сферам. В частности, я нашел там несколько разрозненных изданий по психологии и педологии (детской психологии), хотя при жизни владельца библиотеки их было наверняка гораздо больше. Еще в 1925 году, формируя свою библиотеку, Сталин выделил в ней с десяток научных рубрик. Несмотря на то что там нет специальной рубрики «лингвистика» или «языкознание», особую рубрику для книг по «психологии», куда похоже, вошли издания и по языкознанию, он выделил[704]. Сейчас в его библиотеке сохранились: журнал «Вопросы изучения и воспитания личности. (Педология и дефектология)», выходивший под редакцией академика В. М. Бехтерева, № 1, 2–3 за 1926 год, «Психология и марксизм. Сб. статей» под редакцией профессора К. Н. Корнилова и книга А. Ф. Лазурского «Психология. Общая и экспериментальная» (Л., 1925) с предисловием Л. С. Выготского. Последняя книга никогда не была даже пролистана Сталиным, так как до сих пор ее страницы не разрезаны. Наряду с этим сохранилось и несколько изданий по языкознанию. Но о них расскажем позже. Чтобы ненароком не ввести в заблуждение современного читателя, отмечу, что, несмотря на известную близость отдельных воззрений Выготского и Марра, труды первого признаны ныне всем научным сообществом. Имя Выготского упоминается здесь (как и имена других выдающихся деятелей XX века) не только для того, чтобы очередной раз обратить внимание на своеобразие интеллектуальных интересов вождя, но и для того, чтобы показать, что исследования Марра не были каким-то противоестественным вывертом, а находились в общем русле советской и зарубежной науки такого ломкого XX века.

По дореволюционным и советским меркам научная карьера Марра была вполне успешной. Как сообщил Марр в автобиографии, он был сыном грузинки и шотландца садовода, работавшего по найму у грузинского князя. Плодотворность «скрещивания» различных ботанических культур, а также «схождение» столь разных человеческих культур и языков «Юга и Севера», «Востока и Запада» в самом Марре, без сомнения, повлияло и на его характер и на научные воззрения. Мысль о скрещивании и рождении новых разновидностей народов и языков самых отдаленных регионов и древнейших культур земли стала одной из фундаментальных в его будущей теории.

Помимо грузинского языка Марр хорошо овладел армянским и греческим языками, а также кавказскими наречиями. Он окончил Петербургский университет сразу по четырем разрядам восточных языков, то есть изучил несколько семитских, тюркских, индоевропейских языков. В конечном счете он оперировал не менее чем сорока, а некоторые утверждали даже, что шестьюдесятью-семьюдесятью живыми и мертвыми языками[705]. Еще до революции, помимо находки упоминавшегося древнего манускрипта, сделал открытия, имевшие сами по себе мировое значение. На территории Армении возглавлял археологические раскопки в районе озера Ван древних городов Гарни, Варнак и в столице средневековой Армении, в городе Ани. Изучал памятники Урарту и Ассирии, первым расшифровал знаменитую Ванкскую клинописную наскальную надпись, найденную его учеником, будущим академиком Орбели. За совокупность работ по Ани (раскопки велись четырнадцать сезонов) Марру присудили Большую золотую медаль имени графа Уварова, очень престижную награду Русского археологического общества. Марр постоянно выезжал в лингвистические и этнографические экспедиции в различные части России, Европы, Азии, Африки. Из Палестины привез древнейшие грузинские и армянские христианские рукописи. В частности, обнаружил на Синае, впервые опубликовал и монографически изучил арабскую христианскую рукопись о крещении армян, грузин, аланов и абхазов святым Григорием Просветителем[706]. К несомненным заслугам Марра относятся работы о средневековом армянском историке и просветителе Моисее Хоренском. По инициативе Марра была основана серия публикаций «Христианский Восток». Во многом благодаря его дореволюционным работам для российского и европейского научного мира открылся христианский Кавказ, много столетий пребывавший за гранью истории европейского Запада. Каждая его экспедиция и научная работа, написанная на основании собранного лингвистического и археологического материалов, становилась сенсацией и превращалась в предмет ожесточенных споров, иногда насмешек. Бывало, его открытия и концепции вызывали озлобление и обвинения.

В России почти каждый крупный исследователь испытывает на себе особо завистливое озлобление «оппонентов». Несмотря на то что Марр был далек от политических и националистических течений, его с разных сторон оскорбляли и пытались запугивать задолго до революции, а шельмовать за научные взгляды начали за несколько десятилетий до дискуссии 1950 года.

Между живущими по соседству грузинами и армянами, между частью грузинской и армянской интеллигенции ведется многовековое соперничество, часто перерастающее во вражду. Как коренной житель Грузии и Кавказа, Марр хорошо знал об этом. Еще в начале научной карьеры он столкнулся с грузино-армянским противостоянием, которое сопровождало его всю жизнь. После окончания университета, уже тогда будучи признанным знатоком грузинского языка и литературы, он не получил поддержки со стороны руководителя кафедры грузинской словесности Санкт-Петербургского университета. Не мысля себя вне кавказской тематики, он переориентировался на кафедру армянской словесности. В течение двух лет в совершенстве изучил армянский язык и его древние наречия, за что в 1902 году получил степень доктора наук[707]. (По некоторым сведениям, армянский язык он знал с детства.)