Елизавета II. Королева мира. Монарх и государственный деятель - Роберт Хардман

Если публику привело в экстаз изящное платье Королевы, политики и СМИ Германии восторженно отзывались о визите благодаря ее высказываниям. В частности, одну ее фразу часто цитировали на следующий день: «К счастью, теперь трагический период в наших отношениях закончился».

По всей Германии, в одном регионе за другим, собирались сотни тысяч людей по пути следования королевского поезда, который стал ее домом на восемь из десяти ночей на Немецкой земле. Правительство Германии сообщило сэру Фрэнку Робертсу, что за несколько недель непосредственно перед визитом было продано больше телевизоров, чем за весь предыдущий год, – это были отголоски Коронации британского монарха.

Немцы пришли в восхищение, когда на сталелитейном заводе Маннесманна в Дуйсбурге Королева появилась в каске сталевара, но лишь потому, что за несколько часов до того на государственном ланче в замке Шлосс-Бенрат она выглядела, как и положено, величественно. Дети и лошади были важными участниками программы. И пусть сандбайты[295] Королевы не совсем походили на высказывания Дж. Кеннеди, все же с точки зрения воздействия на общество послевоенная Германия никогда ничего подобного не видела.

С британской стороны были приняты все меры к тому, чтобы Королева и герцог не оказались на одной фотографии с какими-либо из своих немецких кровных или некровных родичей, прошлое которых могло бы смутить гостей, несмотря на желание германского правительства пригласить тех на основные мероприятия. Перед визитом посол Британии написал заместителю Личного секретаря Королевы Мартину Чартерису, предупредив, что принимающая сторона весьма недовольна желанием Королевы не привлекать внимания к ее немецкой родне. Сэр Фрэнк Робертс рассказал о своем разговоре с президентом, который заметил, что это будет явным проявлением недостатка манер.

– Федеративная республика является, по сути, буржуазной страной, – объяснил президент, – и общественные отношения в ней буржуазны. Согласно общепринятой практике, когда гость из-за рубежа, имеющий тут родню, дает обед, его близких родственников, как правило, обязательно приглашают.

И неважно было, что кое-кто из них два десятилетия назад щеголял свастикой. Если немецкие родичи Королевы окажутся вычеркнуты из списка королевских гостей, президент Любке будет подвергнут «очень суровой критике».

В конце концов на обеды и приемы были без особого объявления об этом приглашены такие малоизвестные личности, как герцог Брауншвейгский[296] и принц Георг Ганноверский[297]. Королева и герцог в середине турне также провели уик-энд в полном уединении с некоторыми родственниками герцога, не в последнюю очередь для того, чтобы он мог показать Королеве места, знакомые ему с детства. Среди них был замок Салем, бывшая резиденция дяди герцога принца Максимилиана Баденского, и место, где юный принц Филипп провел некоторые годы учения.

– Это был частный уик-энд, и пресса их не беспокоила, – вспоминает сэр Уильям Хезелтайн. – Помню, как я пытался пройти в огромные двери мимо сторожевых собак.

Британская пресса по большей части дала очень благоприятное освещение этому визиту, хотя королевский фотограф Реджинальд Дэвис помнит, что это было сделано из уважения к Королеве, а не к хозяевам. Он вспоминает, что некоторых представителей британской прессы всегда коробило от звуков государственного гимна Германии[298] и они демонстративно отказывались встать в знак уважения.

– Когда начинали играть их государственный гимн, мы старались выйти и отойти подальше, – говорит он.

Однако единственный эпизод, который мог бы стать причиной дипломатического инцидента, касался не британских и не немецких СМИ, а французских. Горделивые галлы восприняли как обиду речь Королевы в Кобленце 20 мая, в которой она косвенно упомянула о самой знаменитой англо-германской победе в истории. Этот государственный визит состоялся всего за несколько дней до 150-летия битвы при Ватерлоо, и Королева упомянула фельдмаршала Пруссии принца фон Блюхера, чье, пусть и запоздалое, появление помогло в 1815 году герцогу Веллингтону одержать победу над Наполеоном. На самом деле Королева не говорила о Ватерлоо. Она просто использовала метафору.

– За пятьдесят лет мы слишком часто слышали о том, что нас разделило, – сказала она. – Давайте же теперь приложим больше усилий, чтобы помнить о том, что нас объединяет.

Французы, подстрекаемые, вероятно, своим президентом, подняли страшный шум. «Чудовищный промах Королевы Елизаветы», – гласил заголовок в газете Paris-Presse. Даже обычно трезвомыслящая газета Le Figaro призывала положить конец «празднованию побед» (хотя газета и не стала требовать переименования Триумфальной арки, Аустерлицкого вокзала и множества прочих достопримечательностей, получивших название в честь собственных побед Франции). Министерство иностранных дел распространило забавный информационный бюллетень о французской «истерике», а немецкая пресса обливала презрением своей слишком чувствительных соседей.

Для многих немецких обозревателей кульминацией турне стал визит Королевы в Берлин и к его мрачно-внушительной стене, отделившую коммунистический Восток. Решение о включении Берлина в программу поездки было деликатным, так как технически он не являлся Западной Германии, а был союзной территорией, управляемой Англией, Францией, США и Советами. И британское, и германское правительства были полны решимости не дать СССР «никаких оснований утверждать, что союзнический статус в Берлине был при молчаливом согласии подорван». Имея это в виду, между Лондоном и Бонном состоялись комические дискуссии о том, какую часть стены Королеве можно будет осмотреть, не спровоцировав при этом дипломатический конфликт с Советами. В конце концов было решено, что Королева осмотрит стену, но официально не будет заглядывать за нее. С другой стороны, никто бы не стал возражать, если бы она окинула другую сторону быстрым взглядом.