Убийца, мой приятель - Артур Конан Дойл

– Оттепель, – продолжила она, глядя уже на Джона. – Послушайте!

И действительно, прислушавшись, мы различили звон капель, падающих с посеребрённых инеем и льдом деревьев на камни.

– Ты с улицы? – спросил Джон.

– Да. Несколько часов назад за мной послала мадам Марджери. Она нянчила меня, когда я была ребёнком, если вы этого не знаете. Я как-то навещала её, больную, в лондонском госпитале. Помните?

– О да. Я знаю её. Ты привезла её сюда. Я хорошо её помню, – сказал Джон. – Так она больна?

– Она очень больна. Я обещала навестить её ещё раз. Я только что вернулась, мне надо захватить то, что она просила ей принести. Мне пора идти.

Затем Джудит снова подошла к окну и выглянула на улицу, точно не желая никуда уходить, и я никогда не забуду, каким усталым было в эту минуту её лицо. Бедная Джудит! Росту она была выше среднего, с сильными, волевыми чертами лица и длиннейшими, густыми, очень тёмными волосами, которые в ярком свете лампы, висевшей у неё прямо над головой, отливали золотом. Я подумала о том, как бы она была красива, если бы из её лица ушло что-то – я не могла понять, что именно. Усталым жестом она приложила руку ко лбу, точно её сознание было так же утомлено, как и тело, а потом снова посмотрела на меня.

Непостижимая отрешённость её лица совершенно потрясла меня. В глазах её застыло то выражение тоски и растерянности, какое читается во взоре человека, сбившегося с дороги. Это так меня поразило, что я сказала:

– О нет, не ходите туда; или пусть Джон пойдёт вместе с вами.

Мне почудилось, что эту несчастную женщину, выйди она в ту влажную темноту, где звучало эхо падающих капель, поджидает на улице что-то ужасное.

– Не собираетесь же вы в самом деле идти туда одна? – продолжила я.

Она улыбнулась:

– Это недалеко. Вон там, прямо за теми высокими кедрами. Надо идти по торфу. Но это не важно. Дело не в том, чтобы идти туда. И не в том, что мне одиноко. Важно то, что я не знаю, что мне делать. Мэри, – продолжила она, – некогда я так мечтала увидеть вас. Некогда я так вас любила – там… не подходите ко мне, дитя моё, в этом красивом платье, с меня просто течёт. Вы вызываете у меня в памяти незабвенные времена, когда мне было не больше лет, чем вам сейчас. Но вы с Джоном верите друг другу. Да, Джон, тебе пришлось сыграть с нами шутку, чтобы показать свою невесту. – И она тихо, мелодично рассмеялась.

– О, только не говорите об этом! – покраснев, вскричала я. – С той минуты, как я здесь, я из-за того ужасно себя чувствовала. Я не знаю, что скажет отец, но Джон говорит, что всё уладит.

Тут я осеклась и подумала, что очень неуклюже было с моей стороны упомянуть перед Джудит об отце, но она, казалось, не придала тому никакого значения.

– Ваш отец очень строг? – спросила она.

– Он очень честен и щепетилен и не потерпит, чтобы я пользовалась чужим именем даже просто шутки ради.

– И всё-таки Джон привёз вас в Колверли, находчиво воспользовавшись ошибкой моей матери. Так или иначе, вы можете рассказать теперь своему отцу, что я была очень рада вас видеть. – И потом снова тоскливо добавила: – Но мне надо идти.

– Вот что, Мэри, – бодро сказал Джон, – много времени это у тебя не займёт. Сейчас всего одиннадцать. Ступай переоденься в своё дорожное платье. Мы ведь много всего взяли из непромокаемой ткани. Смотри, какая яркая сегодня луна. Мы пойдём к госпоже Марджери все втроём, если уж Джудит непременно нужно туда пойти.

– Да, я должна пойти туда, – прошептала она, глядя на меня и точно пытаясь определить, что я буду делать. Я же, разумеется, решила повиноваться Джону.

– Я вернусь через пять минут! – воскликнула я и побежала в свою комнату.

Думаю, у меня и в самом деле ушло не более десяти минут на то, чтобы переодеться в своё чёрное дорожное платье и застегнуть плащ-дождевик. Я надела свои самые крепкие туфли, на лицо – самую густую вуаль, на плащ – воротник-капюшон. И вот, снаряжённая таким образом для прогулок при луне в рождественскую ночь, я вышла из своей комнаты и застала Джона в ожидании меня подле столика, на котором стоял подсвечник с зажжёнными свечами и лампа.

– Пойдём здесь, – сказал он.

Я прошла вслед за ним по винтовой лестнице в холл, где вдоль стен стояли латы и висели большие щиты с гербами и где огромные рога древних оленей выступали на всю длину из темноты, а прямо над дверями, точно привидения, парили выцветшие полотнища древних, полуистлевших знамён. В любую другую минуту я остановилась бы посмотреть и обменяться с Джоном впечатлениями, но теперь рука его неудержимо влекла меня вперёд, и вскоре мы уже стояли на широкой гравийной дорожке рядом с кузиной Джудит. Она, не проронив ни слова, быстро пошла сквозь густые заросли деревьев, и с тающих на ветках сосулек, всего несколько часов назад придававших лесу такой неповторимо сказочный вид, нам на голову падали капли воды.

Выйдя из тени леса, мы оказались на небольшом торфяном лугу, ярко освещённом взошедшей луной, в свете которой наши фигуры отбрасывали перед нами длинные, похожие на ленты тени. Джудит до сих пор не произнесла ни слова. Но потом, после пятнадцати минут быстрой ходьбы, она взглянула на меня:

– Мадам Марджери живёт вон в том первом коттедже. Вход в него сбоку. Сзади проходит дорога, ведущая через парк в город, по ней вы приехали на экипаже. Мэри, мадам Марджери очень больна и думает, что умирает, иначе мне не пришлось бы сюда возвращаться сегодня. Вам не страшно?

Я сказала, что нет.

– А теперь, Джон, – продолжила она, – встаньте вдвоём поблизости от двери, так чтобы вас не было видно. Мадам Марджери лежит на кровати под пологом. Женщина, с которой она здесь живёт и которая, может быть, сейчас сидит с нею, глухая. Я в ужасе от того, что вы сейчас можете услышать. Да, то, что мучило меня долгие годы, о чём я не решалась сказать вслух, возможно, она скажет сейчас, и вы услышите это. И тогда, Джон, помоги мне, и да будет Небо с тобой в эту святую рождественскую пору!

Она не стала ждать ответа и, резко распахнув дверь, вошла в дом. Комната была перегорожена тяжёлой тёмной занавесью. Когда она отодвинула её в сторону, я увидела, что прямо у окна стоит низкая кровать, ярко освещённая горящим камином, и на кровати лицом к нам лежит очень пожилая женщина. Глаза её были закрыты, и я было подумала, что она мертва. Я уже готова была броситься к женщине, дремавшей у камина, но тут мадам Марджери открыла глаза и посмотрела на Джудит. Она хотела что-то сказать, видимо поблагодарить её за то, что она снова пришла, но слов её нам не было слышно. Глухая женщина поднялась и почтительно встала рядом с нею. Джудит тихим, но решительным голосом произнесла:

– А теперь, когда вы лежите на своём смертном одре, ещё раз скажите мне то, что вы уже не единожды говорили мне прежде. Бог вам судья, но расскажите мне всё как на духу.

– Я могу сказать лишь то же самое, – ответила Марджери. – Всё в руках Божьих, и вы, Джудит, – не дитя леди Макуорт. Я собственными глазами видела её ребёнка мёртвым, а кто вы, я не знаю.