Тысяча Имен - Джанго Векслер

Винтер надолго замолчала. Словно тугой комок стянулся в груди, и заговорить ей удалось не сразу.

– А ты осталась? – тихо вымолвила она.

– Мы хотели, чтобы кто-то был при тебе, когда ты проснешься, – пояснила Бобби. – Я решила, что лучше всего остаться мне. Потому что… словом, ты знаешь.

Винтер медленно выдохнула. Заныло в боку.

– Что ж, – сказала она, – теперь я проснулась, и мне пора возвращаться к своим обязанностям. Пойдем разыщем наших.

– Но в этом же нет никакой нужды, – возразила Бобби. – Графф может справиться…

– Нет уж, я сама, – процедила Винтер сквозь зубы. Перед мысленным взором ее неотступно стояли картины той жуткой ночи в Эш-Катарионе, когда юноша по имени Онвидаэр прикончил трех вооруженных мужчин легко, словно повар, который сворачивает голову обреченной на суп курице. Она повернулась к Феор и спросила по-хандарайски:

– Ты сумеешь отыскать Онвидаэра?

– Не… не совсем. Я могу почуять его, когда он где-то рядом, но не более.

– Если мы найдем его… – Винтер заколебалась. – Однажды он уже не подчинился приказу вашей Матери. Поступит ли он так снова? Если у тебя будет возможность с ним поговорить?

– Я не знаю. – Выражение, мелькнувшее в глазах Феор, подсказало Винтер, что хандарайка думала о том же. – Однако хотела бы попытаться.

МАРКУС

Вблизи пушка всегда казалась Маркусу на удивление крохотной по сравнению с ужасающим грохотом ее выстрела.

По крайней мере так было с обычными полевыми пушками. Маркусу доводилось видеть осадные орудия – вначале в академии, потом на причалах Эш-Катариона. Эти чугунные исполины были так огромны, что казалось невозможным представить, как люди ухитряются их заряжать, не говоря уж о том, как осмеливаются стоять рядом, когда подожжен запал.

На фоне такого мастодонта двенадцатифунтовое орудие показалось бы сущим карликом – металлический, шести футов длиной цилиндр с дулом, которое было в диаметре немногим крупнее головы Маркуса. Малый размер пушки лишь подчеркивали колеса – высокие ободья из дерева, обитого железом. Сама пушка – одна из трех, изначально имевшихся в распоряжении Пастора, – была целиком, от дула до основания, покрыта искусно выгравированными цитатами из Писания, а сейчас еще и усеяна пятнами порохового нагара.

Сам Пастор стоял возле орудия и вел разговор с полковником. Позади них застыла в ожидании седьмая рота первого батальона. Маркус узнал богатыря-капрала, который вместе с ними находился в плену у Адрехта, и едва удержался от соблазна помахать ему рукой.

– Выстрел прямой наводкой будет обладать большей пробивной силой, – говорил Янус. – Да и двери не могут быть из сплошного камня, иначе створки было бы невозможно сдвинуть с места. И противовес там пристроить негде.

– Со всем почтением, сэр, но мне доводилось видеть весьма хитроумные противовесы, – отозвался Пастор. – Притом же, если двери легкие, не имеет значения, под каким углом в них стрелять, а если случится рикошет, я уж верно не хочу, чтобы ядро отлетело прямо в нас. – Он с отеческой нежностью похлопал по стволу пушки. – Опять же, милостью Господа и Военного министерства, мы не испытываем недостатка в ядрах. Не получится разбить двери с первого раза – повторим попытку, только и всего.

– Что ж, это ваше дело, и вы, полагаю, в нем разбираетесь. – Полковник оглянулся на Маркуса. – Вы предупредили людей, капитан?

– Поручил лейтенанту Варусу, сэр.

Внезапный грохот пушечного выстрела был чреват непредсказуемыми последствиями, а поскольку личный состав Первого колониального был рассеян по всему небольшому оазису, Маркус не хотел рисковать, что кто-то по незнанию ударится в панику.

– Превосходно. – Янус отступил от пушки на два длинных шага. – Капитан Вакерсон, можете стрелять, как считаете нужным.

Пастор глянул на трех канониров, стоявших около орудия, и те подняли большие пальцы – утвердительный сигнал «все в порядке». Он кивнул, и все трое попятились от пушки. Один из них держал конец спускового шнура.

Янус тоже отступил и, к некоторому удивлению Маркуса, зажал ладонями уши. Этот не слишком достойный, но благоразумный жест полковника тотчас был подхвачен его подчиненными – сначала Маркус, а затем вся седьмая рота проделали то же самое. Капитан не слышал, как Пастор отдал приказ стрелять, но увидел, что канонир резко дернул спусковой шнур, и мгновение спустя весь мир заволокло белым дымом.

Оазис на деле представлял собою не более чем родник, бивший из расселины в склоне холма, который вздымался над бескрайними песчаными волнами Большого Десола, словно величавый каменный кит. В том месте, где ручеек воды некогда праздно впитывался в алчный песок, десолтай обустроили выложенный камнем пруд, укрыв его от палящего солнца навесом из лошадиных шкур. Вокруг родника выросла деревня, если только можно так назвать горстку лачуг, сложенных из камня и обломков дерева и крытых все теми же шкурами. Впрочем, даже эти лачуги, по десолтайским меркам, обошлись их хозяевам недешево: деревьев в Большом Десоле не было вовсе, и каждую щепку приходилось везти в седельных вьюках из самой долины Тсели.

О приближении ворданаев в деревне узнали загодя, и Первый колониальный встретили пустые дома, очищенные от всего, что можно было унести с собой. В просторном загоне обильно пахло свежим лошадиным навозом, но самих лошадей не было и в помине. Маркус, честно говоря, этому лишь обрадовался. Учитывая скудность полковых припасов, сотни полторы пленных гражданских лиц обременили бы полк необходимостью принимать решение, о котором Маркусу не хотелось даже думать.

Возле родника, где осыпавшийся холм переходил в некое подобие скальной стены, в камне был высечен барельеф, некогда, по всей вероятности, представлявший собой внушительное зрелище. Время и пустынный ветер с песком обошлись с ним настолько немилосердно, что в его древности не оставалось сомнений. Человеческие фигуры превратились в безликие манекены с руками, воздетыми для молитвы или удара, а то и вовсе без рук. Десятки таких изображений протянулись на много шагов по обе стороны от расселины, из которой бил родник. Между ними до сих пор можно было различить остатки колонн, а в тех местах, где расселина прикрывала камень от ветра, виднелся искусно вырезанный орнамент из ветвей и листьев.

В центре этого древнего шедевра располагались двустворчатые двери высотой в два человеческих роста, из того же буро-желтого камня, что и сам холм. Створки дверей тоже были когда-то покрыты резьбой, но столетия пустынных бурь почти начисто уничтожили ее следы. Гораздо важнее – во всяком случае для Януса – были пропаханные в песке борозды, недвусмысленно говорившие о том, что двери совсем недавно открывались. И потому, пока весь полк таскал воду из пруда и обыскивал деревню, роте пехотинцев и одному из орудийных расчетов Пастора было втайне приказано заняться таинственным входом. Битый час солдаты пытались открыть двери с помощью веревок и самодельных ломов, и, когда окончательно стало ясно, что они потерпели неудачу, Янус решил прибегнуть к более решительным мерам.