Первая Галактическая - Андрей Ливадный

— Да, господин генерал… — Хански покосился на Нечаева и Дорохова. Вадим кивнул ему, и капитан завершил фразу: — Я немедленно начинаю движение к космопорту планеты.

* * *

Это была самая длинная ночь в жизни Вадима Нечаева.

Ночь неотложных дел и одновременного перелома чувств, обновления души, если те ошметья, которые оставил жестокий бой от его прежних чаяний, надежд, принципов и привязанностей, можно было по–прежнему называть емким термином «душа»…

Ему думалось, что нет.

Ночная прохлада, упавшая с небес, как будто остудила разум, заставляя хаотичные бессвязные обрывки впечатлений складываться в осознанную и цельную картину произошедшего.

Он понимал, что уже никогда не станет прежним. Все теперь воспринималось иначе, жестче, критичнее, если не сказать — злее. Думая о себе, Вадим не мог сдержать непроизвольной, но надрывной внутренней усмешки. Жизнь жестоко проволокла его сквозь череду смертельных опасностей и вот отпустила теперь изможденного, но живого, заглянувшего в лицо смерти, но избежавшего ее цепких объятий…

Все рушилось. Хотелось хохотать, вспоминая уроки истории в среднеобразовательной школе, часы, посвященные параграфам, повествующим о Зоне Отчуждения, об извращенной и деградировавшей цивилизации юга…

Кого они пытались презирать, вуалируя свое высокомерное отношение обкатанными научными формулировками? Деградация, регресс, мутагенные факторы…

Кем была, например, Яна, отдавшая ему часть своих жизненных сил, возможно, состарившаяся на несколько лет ради его спасения? Разве она не являлась человеком?

Разве Зона Отчуждения — это не синтез двух биосфер?

Разве эти пришельцы с далекой прародины не такие же люди, аж прочие обитатели Кьюига, и не повторял ли тот офицер на допросе слова из кьюиганских учебников!

Для землян они все — генетически нечистые особи, мутанты, охранившие строение тела человека.

Хотелось спросить самого себя–какой же я мутант?

Но все перечисленное выше являлось лишь малой толикой вопросов и потрясений, которые узлом сплетались в сознании Вадима.

Он механически решал необходимые в данный момент организационные вопросы, отдавал распоряжения, спорил с Дмитрием по поводу попавших в плен техников Земного Альянса — можно ни доверять им при мелком ремонте поврежденных серв–машин, слушал ручательства Сайкова, а мысли все время сворачивали в одну сторону: ярко вспоминался тот миг, когда онемевший от напряжения палец потянул спусковую скобу автомата, и пули хлестнули, разбрасывая песок, с глухим металлическим звоном прошибая броню, выбивая алые брызги из–под ромбовидных керамлитовых пластин… Перед глазами стояли падающие, как подкошенные снопы, солдаты, тело полковника, отброшенное очередью на несколько метров, рука майора, в агонии царапающая окровавленный песок…

Скольких землян он убил и сколько еще предстоит смертей?

Вадим не испытывал мук совести, — внутри все будто окаменело, он лишь пытался отдать себе отчет: кем стал он и кем являлись люди, вторгшиеся на Кьюиг? Почему они убивали друг друга, испытывая одинаковую ненависть, одинаковый страх, равную боль?

Будут ли тени убитых приходить к нему по ночам?

Вадим чувствовал, что — нет. Он словно замерз изнутри, и это ощущение, когда ты понимаешь, что перестал страшиться, способен идти и убивать дальше, пусть ради великой цели независимости своей планеты… — это чувство ледяной пустоты, предопределенности оказалось на поверку во сто крат хуже панической нервной дрожи и прочих признаков непроходящего стресса, который он испытывал, едва встав на этот путь…

— Дима, я сейчас вернусь, — внезапно произнес Нечаев, прерывая разговор, от смысла которого он отключился, потеряв нить рассуждений.

— Ты куда, Вадим? — Дорохов удивленно посмотрел на него.

— Две минуты, ладно? — уклонился от прямого ответа Нечаев, исчезая в темноте.

Кормовые люки боевой планетарной машины были плотно задраены, рядом на корточках сидел часовой, в котором Вадим со смятением узнал Хьюго.

— Как нога? — машинально спросил он, внутренне устыдившись, что не отыскал андроида раньше.

— Все в порядке, Вадим, — в своей лаконичной манере ответил андроид. — Сержант Сайков, по–моему, неплохой парень. Он быстро сообразил, что на передовом рубеже обороны в достатке разных запчастей от подобных мне машин.

Вадим присел рядом с Хьюго, у которого действительно снова было две нога, и, достав сигареты, спросил:

— Ты можешь мне ответить, Хью, кто ты?

— Я?

— Да, ты. Ты воюешь на стороне одних людей, убивая при этом других, и чувствуешь себя, судя по всему, вполне комфортно. — Он искоса взглянул на андроида. — Где твоя зона отчуждения, Хьюго?

— Ты задал странный вопрос, Вадим, — повернувшись к нему, ответил дройд. — Если ты хочешь знать, почему я на вашей стороне, — то здесь мной руководит целесообразность. Для тебя я являюсь неоспоримой ценностью, союзником, другом, а для любого пришельца встретившийся на пути андроид незнакомой модели и непонятного поведения — лишь опасная и досадная помеха…

— А все–таки. Кем ты ощущаешь себя?

Хьюго задумался. На две или три секунды, но — задумался.

— Я — нечто, — наконец ответил он. — Не машина, потому что думаю, как люди, и не человек, потому что создан вами из искусственных материалов.

Вадим промолчал. Иные человекоподобные роботы аналогичной модели по сравнению с Хьюго выглядели бледными подобиями, хотя времени на саморазвитие у них было вполне достаточно. Да, за века колонизации их осталось мало, но Нечаев мог припомнить; как минимум десять–пятнадцать семей, у которых имелись старые машины…

Вадим глубоко затянулся, ощущая во рту не вкус табачного дыма, а лишь противную горечь, и спросил:

— Почему, в таком случае, другие андроиды твоей серии либо ушли от людей, либо до сих пор нянчат детей, вытирают пыль, а ты воюешь?

— А разве ты не понял? Когда включилась моя функция саморазвития, исполнительный дройд по имени Хьюго превратился в любопытного младенца. Меня не только создали люди, но и воспитали… своим примером, прежде всего. Ведь бытие определяет сознание, верно? — уточнил он. — Да, частью моего существования являлась война, в момент столкновения двух человеческих анклавов, ну и что? Я ведь не застыл в той точке времени, а развивался до и после столкновения… — Заметив, что Вадим по–прежнему смотрит на него с недопониманием во взгляде, Хьюго пояснил: — Другим машинам моей серии повезло либо в большей, либо в меньшей степени. Кто попал в «нормальные» семьи, тот и вырос в своем саморазвитии в уравновешенного, преданного хозяевам, по–своему любящего их слугу, механического друга семьи. Если быть точнее, вырос не ощущающим никакой ущербности в таком положении. А кто–то достался людям неумным, злым, ненавидящим друг друга и развился соответственно в машину с неадекватным агрессивным поведением. Все очень просто, Вадим: вы нас создали, затем воспитали, а уже потом оглянулись на содеянное и справедливо ужаснулись, — ведь добрая половина бытовых машин развилась в агрессивных, не уважающих понятие «жизнь» механических отморозков. Но у кого они учились этому?