Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 2 - Фриц Ройтер Лейбер

натиском солнечных лучей. Поначалу оба угрожающе заворчали, но, узнав друг друга, расхохотались; неожиданное столкновение встряхнуло и вывело на какой-то момент Фафхрда из состояния глубокой задумчивости, в котором он пребывал в последнее время, и заставило пристально взглянуть в лицо друга. Он увидел, как широкая приветственная улыбка последнего сменилась выражением задумчивого удивления, смешанного со всепроникающей печалью.

Сердце его дрогнуло, и он спросил:

– Где ты прятался все это время, друг? Мне хотелось поговорить, но я никак не мог тебя отыскать.

– Верно, – сказал Мышелов, скривившись, как от внезапной боли, – в последнее время мы с тобой, похоже, находимся на разных уровнях.

– Да, но что ты чувствуешь? – поспешно продолжал Фафхрд.

Мышелов в свою очередь также расчувствовался и, обрадовавшись неожиданно представившейся возможности разделить с другим свои самые сокровенные и с трудом поддающиеся формулировке трудности, затащил Фафхрда в какой-то переулок и выпалил:

– Если бы кто-нибудь осмелился предположить, что я испытываю ностальгию по Ланкмару, я сказал бы этому человеку прямо в глаза, что он лжет! Все наши веселые приятели и влиятельные почти друзья, а также очаровательные, хотя и неверные подруги, благоухающие духами, сверкающие рубинами накрашенных губ и изумрудами подведенных глаз, со всеми их прелестными сиськами и шикарными письками, не значат для меня ровным счетом ничего! Ничего не значат ни Шильба, знавший меня как облупленного, не велеречивый Нинг. Все мосты и дворцы, храмы и пирамиды, мрамор и гранит этого города мне безразличны! Но… – тут голос его пресекся, и выражение удивления и печали вновь появилось на лице, – мелочи, при воспоминании о них, признаюсь тебе, у меня начинается ностальгия, невообразимая тоска. Маленькие уличные жаровни, завораживающе разнообразный мусор: каждый его фрагмент словно отмечен неповторимой прелестью, наделен особым смыслом. Отпечатки подошв, одни присыпанные алмазной пылью, другие – с оттенком хны. Я знаю все эти мелочи, хотя никогда раньше не присматривался к ним, не наслаждался каждой деталью. Одна мысль о том, что никогда уже мне не пересчитать камни мостовой на улице Богов, не запечатлеть в памяти форму каждого из них, не увидеть, как ручейки дождевой воды прокладывают между ними путь, сводит меня с ума! Мне хотелось бы быть не больше крысы, чтобы исследовать там все как следует, нет, даже не больше муравья, настолько властно влечет меня к себе этот мир мелочей, вселенная в одном камне!

Он попытался заглянуть Фафхрду в глаза, надеясь прочесть в них понимание, – в конце концов, именно он начал этот разговор, – но импульс, вызвавший озабоченность великана душевным состоянием друга, уже прошел, и теперь он отрешенно смотрел куда-то вверх, лицо его при этом хранило отпечаток легкой меланхолии.

– Скучаешь по Ланкмару? – произнес он рассеянно. – Что ж, мне тоже не хватает его звезд, южных звезд, которые не видны отсюда. Но… – теперь настала его очередь делать признания, – но есть ведь и еще более южные звезды, которых мы никогда не видели! За Срединным морем лежит земля, где не бывал еще ни один путешественник, – Земля Богов и Полюс Жизни Невона, а над ними звезды, которых не видел ни один человек, живой или мертвый. Да, вот по тем землям у меня действительно ностальгия!

Мышелов увидел, как пламя, зажегшееся было в его глазах, опало и погасло. Северянин тряхнул головой.

– Я заговариваюсь, – сказал он. – Здесь тоже хватает хороших звезд. Зачем беспокоиться о будущем? Мне и здесь работы надолго хватит.

– Да, в Соленой Гавани, на Соленой и Ураганной улицах, тоже можно найти немало интересного мусора, так зачем забивать себе голову проблемами, которых пока нет? – услышал собственный голос Мышелов, заглядывая в ближайшую лужу. Он чувствовал, что и его огонь погас, если, конечно, он вообще был. – Все утрясется, успокоится, уляжется само собой, и чувства тоже.

Фафхрд согласно кивнул, и они пошли каждый своей дорогой.

14

Шли дни. Луна Ведьм выросла и пошла на убыль, уступая место Луне Призраков, которая, в свою очередь, тоже сошла на нет и сменилась Луной Середины Лета, которую еще иногда называют Луной Убийц, поскольку в период полнолуния она имеет обыкновение вставать позже и заходить раньше всех остальных полных лун.

Со временем многое на Льдистом действительно утряслось и даже в некотором роде улеглось и прояснилось, а именно все странное и непонятное от частого повторения сделалось привычным и заурядным, как это обыкновенно и случается.

«Морской ястреб» починили и даже заново оснастили, но планы Фафхрда и Афрейт отправиться на нем в Уул-Плерн валить лес для оголенного Льдистого как-то сами собой отодвинулись в будущее. Никто не говорил «следующим летом», но все понимали, что так оно и будет.

Закончилась постройка казарм и складских помещений, включавшая в себя и сооружение канализационной системы и отстойника, которыми Мышелов непомерно гордился; однако починка «Бродяги», хотя и не застопорилась окончательно, продвигалась медленно, и планы Сиф и Мышелова отправиться на нем торговать с ледовыми гномами, обитавшими севернее Но-Омбрульска, казались теперь малореальными.

Необычное проклятие продолжало влиять на поведение Двоих (к великому наслаждению наславших его божков, чьи представления об удовольствии были весьма, надо сказать, примитивны), однако не настолько, чтобы лишить их способности командовать своими людьми или сделать менее остроумными, пылкими и галантными кавалерами. Большая часть их подчиненных вскоре привыкла считать странности поведения командиров «капитанскими причудами»; на них сетовали или ими хвастались – по обстоятельствам, но серьезного внимания на них никто не обращал. И только Пшаури, Миккиду и Скор не смирились с положением вещей и продолжали тревожиться, волноваться, испытывать нехорошие подозрения – как им и пристало по чину: ведь капрал, предполагается, учится нести ответственность за подчиненных наравне со своим командиром. С другой стороны, островитяне, включая и суховатого Гронигера, находили, что причуды сомнительных протеже – упрямых и своенравных Сиф и Афрейт превращали из непредсказуемых союзников и потенциальных беспокойных соседей в законопослушных и порядочных граждан. В особенности сильное впечатление производила на них одержимость Мышелова разными мелочами.

Афрейт и Сиф хорошо понимали, что с их мужчинами что-то неладно; да и сами Двое, если уж на то пошло, отдавали себе в этом отчет. Однако они были склонны относить эти изменения на счет погоды или более глубоких психологических сдвигов, которые однажды уже превращали Фафхрда в религиозного фанатика, а Серого Мышелова – в расчетливого скрягу. А может быть, – кто знает? – нечто подобное неизбежно происходит с каждым, кто решает покончить с полной приключений и опасностей жизнью и обзавестись домом и семьей. Как ни странно, но мысль о проклятии, божеском или человеческом, ни разу не посетила