Друид - Клауде Куени

Медленно пережевывая хлеб, я время от времени делал глоток вина из своего деревянного кубка. Наверняка каждому, кто хорошо знал Цезаря раньше, сейчас даже после короткой беседы с ним пришли бы в голову мысли о том, насколько сильно он изменился. На его лице не осталось и следа высокомерия и безрассудства. Он стал солдатом до мозга костей. Цезарь производил на меня впечатление человека, который чувствовал, что он обязан достичь гораздо большего, чем простые смертные. При этом он прекрасно понимал: никто не поблагодарит его за великие свершения. Наоборот, все остальные с нетерпением ждут, когда он потерпит неудачу, а как только представится удобный момент, враги обязательно воткнут ему кинжал между ребер. Цезарь был одинок. Так же, как и я. Тем не менее у нас больше не было общих тем для разговора.

— Скажи, друид, тебе известно, чем закончится это противостояние между мной и Помпеем?

— Тебе самому это прекрасно известно. Цезарь. Почему ты задаешь этот вопрос кельтскому провидцу? Ведь ты за все это время привык силой добиваться того, в чем тебе отказывали. Разве я не прав?

— Это не предсказание, друид. Однажды ты сказал мне, что я умру от руки римлянина. Тогда скажи мне, будет ли этим римлянином Помпей?

— Нет, — рассмеялся я, — Помпей солдат! А людей с таким складом ума ты можешь не бояться, Цезарь. Даже проиграв сражение, ты сможешь выиграть войну.

Я видел, что проконсулу приятно слышать такие слова. Неужели он решил позвать меня, чтобы услышать это предсказание? На самом деле я не врал Цезарю, а говорил лишь то, в чем был абсолютно уверен. Многих из нас иногда посещает чувство уверенности в том, что рано или поздно обязательно наступит день, когда произойдут определенные события. Не знаю, возможно, это чувство посылают нам боги, но это в самом деле так. Однако, к моему величайшему сожалению, мое собственное будущее для меня всегда было покрыто мраком.

В тот вечер я даже не пытался как-то сблизиться с Цезарем. Глядя на него, я понимал, что он готов взять меня за руку, ожидая получить поддержку. Так же, как когда-то. Но по выражению моего лица он наверняка понял, что я не ответил бы на такой жест. Я уже опустошил свой кубок, но после того как проконсул велел одному из рабов вновь наполнить его, я больше не сделал ни глотка. В последнее время я пил очень мало вина. Мне не давали покоя мысли о моей возлюбленной — о Ванде.

— Скажи, друид, есть ли у тебя желание, которое я мог бы исполнить? — спросил Цезарь, когда я уже поднялся из-за стола и направился к выходу из его палатки.

— Нет, — холодно ответил я. — Ты отнял у меня Ванду и не сможешь вернуть ее. Разве есть смысл просить тебя об этом?

— Скажи, что бы ты сделал на моем месте, если бы какая-нибудь рабыня попыталась убить тебя?

— Я никогда не стал бы уничтожать целый народ только за то, что ему пришлось бежать от свевов, — спокойно произнес я и вышел.

В следующем году в Галлии под командованием Цезаря находились уже десять легионов, то есть более шестидесяти тысяч солдат. Проконсул вел свои войска от одного селения к другому, от оппидума к оппидуму, заставляя признать власть Рима племена, которые несколько лет назад уже покорились воле Цезаря, но затем восстали. Занимаясь грабежом и разбоем, легионеры переходили из земель одного племени в земли другого. Все, что нельзя было унести с собой, они поджигали. Римляне опустошили каждую реку, каждое священное место, в котором совершались жертвоприношения. Ближе к концу лета я, судя по проходившим через мои руки документам, смог сделать вывод, что Цезарь завоевал Галлию во второй раз. Как обычно, с наступлением холодов проконсул вернулся в свою провинцию Цизальпийская Галлия, чтобы вершить правосудие, а я остался зимовать в оппидуме, в котором располагался торговый дом Фуфия Циты. Моей главной задачей стало составление копий отправляемых в Рим документов и писем, которые не имели почти никакого значения.

Иногда я проводил ночи с одной карнуткой, которая каждый день приносила нам еду и напитки с кухни ближайшего постоялого двора. Но каждый раз, когда я заключал ее в объятия, моя тоска по Ванде становилась невыносимой.

Хотя за несколько лет образ моей возлюбленной немного поблек, желание вновь увидеть ее и поцеловать стало сильнее, чем когда бы то ни было. Это чувство было неотъемлемой частью моей души, так же, как и Ванда. С той лишь разницей, что Ванду оторвали от меня, нанеся мне страшную, не прекращавшую кровоточить рану, а любовь к ней осталась. И моя возлюбленная была моей лучшей половинкой. Иногда, лежа на медвежьей шкуре с открытыми глазами, я пытался увидеть в темноте ее лицо. Но Ванда была далеко, а черты ее лица казались мне размытыми, словно какой-то мастер вырезал их на камне, а тот оказался в море, где за несколько лет вода и песок отшлифовали поверхность.

Иногда мне чудилось, будто я вижу Ванду в толпе на рынке. Словно сумасшедший я бросался вперед, расталкивая людей, поднимал вверх руки, надеясь, что она заметит меня и остановится, выкрикивал ее имя. Но каждый раз, догнав женщину, которая казалась мне Вандой, и взглянув ей в лицо, я видел перед собой беззубую старуху. Неужели боги на что-то намекали, давая мне такой знак?

Я давно заметил, что гораздо легче советовать другим и упрекать их в том, что они не выполняют мои советы, чем придерживаться указаний, полученных мною от более мудрых людей. Мне в голову часто приходили мысли о наших друидах, особенно ночью, когда я долго не мог уснуть и с завистью смотрел на Люсию, которая, свернувшись калачиком, лежала рядом со мной и мирно посапывала. Кельтские жрецы всегда говорили, что перенести утрату дорогого тебе человека будет гораздо легче, если ты сможешь с этим смириться. Но я не мог и не хотел мириться с тем фактом, что Ванды больше не было рядом со мной. Я всей душой надеялся, что однажды смогу отправиться в Массилию и найти ее. Свои поиски я мог начать только исходя из того, что Ванду купил работорговец, живший в этом городе. Конечно, он вполне мог продать ее по пути в Массилию, но я почему-то был уверен, что любой мужчина, купивший такую красивую рабыню, как Ванда, обязательно захотел бы похвастаться своим приобретением перед друзьями и знакомыми. В Генаве всегда было много рабынь-германок, которых приезжие купцы и торговцы находили невероятно привлекательными. Но в Массилии германские невольницы скорее считались редкостью.

Я думал только о том, как однажды отправлюсь туда, чтобы найти Ванду. Именно для этого я жил. Предложение Фуфия Циты заняться копированием географических карт показалось мне вполне подходящим, поскольку оно соответствовало моему желанию разыскать Ванду. Если честно, меня охватило странное чувство, когда я начал делать копии карт моей родной Галлии для какого-то римлянина…

Несмотря на то что Фуфий Цита пользовался картами только для того, чтобы правильно планировать расположение продовольственных складов, эти документы имели огромное значение для римского войска. Но торговец зерном полностью доверял мне, поскольку я пользовался доверием Цезаря. Мне нравилось рисовать карты. Я с удовольствием наносил на пергамент реки, леса и города. Такое занятие немного отвлекало меня от печальных мыслей, кое-как разнообразило рутинную работу писаря и к тому же приносило мне дополнительный доход. По взглядам, которые бросал на меня Фуфий Цита, когда я работал над картами, я понимал, что он с уважением относится к моему умению и терпению. Купец не любил много говорить. Он был хорошо воспитанным римлянином, поэтому всегда вежливо разговаривал со мной и вел себя корректно. Но, несмотря на то что нам приходилось много времени проводить в одной тесной комнатке, мы так и не стали ни друзьями, ни просто приятелями.