Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

монархисты, за единство и независимость Италии от всех более или менее иностранных монархий боролось республиканское движение, чистым и великим апостолом которого был Джузеппе Мадзини. Государство, которое мы хотим создать, будет национальным и социальным в наиболее полном смысле этого слова. Оно будет фашистским в полном смысле наших исконных идей».

Позже он добавит, что «фашизм – благородный и романтический, каким он был в октябре 1922 года, – должен был заплатить за свою ошибку, заключавшуюся в том, что он не был достаточно тоталитарным до самого верха пирамиды, и в том, что он решал свои задачи, используя систему, которая в своем историческом применении, как в далеком, так и в недавнем прошлом, оказалась сложным и кратковременным компромиссом». Что же до него самого, то весной 1944 года дуче писал:

«Есть Муссолини, который олицетворяет Муссолини вчерашнего, так же как вчерашний олицетворял сегодняшнего, и этот Муссолини, хотя и не живет больше во дворце «Венеция», а переехал на Вилла делле Орсолине, снова встал к штурвалу со своей обычной решимостью. И таким образом, вопреки мнению всех неверящих, я могу заявить: пока я работаю, я живу».

Однако, несмотря на блестящую риторику, положение новой республики было весьма тяжелым. Западные союзники контролировали Сицилию и большую часть Южной Италии, а фашистскому государству еще только предстояло создать собственные вооруженные силы. «Триумфальное возвращение» Муссолини не могло скрыть истинного положения вещей – будущее Итальянской Социальной республики целиком зависело от исхода боевых действий на фронтах мировой войны. Между тем осенью 1943 года военное положение Германии и Японии не оставляло никаких надежд даже для самых записных оптимистов.

Получив возможность изучить детали краха собственного режима, наступившего после 25 июля, дуче с горечью убедился в том, что почти никто не предпринял попытки противостоять «перевороту Бадольо». Июльские события оказались настолько сокрушительными для фашистской партии и связанных с нею государственных структур, что теперь перед Муссолини фактически представала задача создавать все заново.

И первым шагом на пути к этой цели стало формирование нового правительства. Кандидатуры для него должны были быть согласованы с немцами – они твердо намеревались избежать повторения любых сепаратных действий со стороны итальянцев. Вскоре выяснилось, что Берлин собирается тщательно контролировать каждое крупное кадровое назначение в республиканско-фашистской Италии. Нацистам не составило особого труда подыскать достаточное количество честолюбцев и идеалистов, всеми силами стремящихся войти в руководство страны, однако выдающимся этот кабинет министров назвать было никак нельзя.

Вооруженные силы Социальной республики возглавил представительный маршал Грациани, хотя Муссолини предпочел бы назначить на эту должность бывшего начальника генерального штаба Кавальеро. Однако после взятия Рима обнаружилось, что Кавальеро еще с 1942 года разрабатывал планы по смещению дуче. По крайней мере, так утверждал сам маршал в своем послании для Бадольо, отправленном вскоре после падения фашистского режима. Несмотря на это, не любивший соперника Бадольо держал Кавальеро под арестом, а уезжая из столицы, оставил компрометирующий маршала документ прямо на рабочем столе своего кабинета. Находясь в подавленном состоянии из-за обрушившихся на него несчастий и опасаясь разоблачения, Кавальеро застрелился в штабе фельдмаршала Кессельринга через несколько дней после своего освобождения немцами.

А вот Грациани, некогда с позором отправленный Муссолини в отставку, не стремился участвовать в политических интригах и уже давно был в крайне плохих отношениях с Бадольо. Оказавшись единственным маршалом, никоим образом не причастным к падению фашистского режима, честолюбивый военный согласился принять на себя обязанности военного министра. Его кандидатуру одинаково одобряли и в Берлине, и в ставке Кессельринга – многим немцам он напоминал знаменитого фельдмаршала фон Блюхера, прусского героя наполеоновских войн.

Старый солдат ознаменовал вступление в должность грандиозной победой над крысами в собственном винном погребке, отнеся издаваемые ими звуки на счет пробравшихся к нему в дом английских диверсантов или итальянских антифашистов. Прибывший на помощь отряд немецких солдат легко расправился с грызунами. Тем не менее, несмотря на не слишком впечатляющее начало своей деятельности, Грациани стал единственной респектабельной фигурой в новом правительстве – он был человеком, которого знали не только в Италии, но и в Европе.

Остальные посты в правительстве были распределены среди фашистов, известных своими симпатиями к Германии, или «технократов», не заподозренных в связях с «заговорщиками 25 июля». В большинстве своем это были малоизвестные даже в Италии люди. Помимо Грациани «сильными фигурами» в кабинете считались Ренато Риччи и Гвидо Буффарини-Гвиди. Риччи, занимавший в первой половине 30-х годов пост руководителя фашистской молодежи, возглавил теперь новую фашистскую милицию, высокопарно переименованную в гвардию, а прожженный интриган Буффарини-Гвиди, бывший в течение десяти лет одним из руководителей министерства внутренних дел, занял кресло министра.

Руководство партией оказалось в руках Алессандро Паволини – юриста из Флоренции и фанатичного фашиста. Поднявшийся от руководителя флорентийской парторганизации в 1934 году до министра культуры в 1939, Паволини был известен своим идеологическим радикализмом и германофильством. За его назначением на пост генерального секретаря Республиканской фашистской партии стоял Гитлер, с приязнью относившийся к выходцу из столь любимой фюрером Флоренции. Именно Паволини, бежавший в Германию вскоре после падения режима, сформулировал основные положения, на которых должно было зиждиться здание Социальной республики. По мнению нацистов, именно такой человек мог провести необходимое фашистской партии «обновление».

А вот не менее радикально настроенные фашисты Фариначчи и Скорца, сыгравшие столь жалкую роль в летних событиях 1943 года, оказались в Социальной республике не у дел. Скорца, скомпрометировавшему себя обещанием не бороться с правительством Бадольо, припомнили и позорное поведение руководства партии, не сумевшей защитить своего дуче, и заседание Большого совета, на котором генеральный секретарь попытался вести свою игру. С его политической карьерой было покончено. Фариначчи же нацисты не простили его отказ возглавить 25 июля верные режиму войска фашистской милиции, а потому его интриги против Муссолини оказались напрасными. Не получив назначения в новом правительстве и партии, Фариначчи удалился в Кремону, где возглавил редакцию одной из фашистских газет.

Не вернулся на политический Олимп и Акилле Стараче. По неизвестным причинам Муссолини испытывал теперь крайнюю неприязнь к столь усердному в прошлом соратнику. Несмотря на то, что Стараче был одним из тех, кто полностью поддержал дуче на последнем заседании Большого совета, его упрекали в бездействии во время событий 25 июля и последующего за этим развала фашистской партии. Бывшего генерального секретаря даже отправили под арест. После года, проведенного в тюрьме и лагере, Стараче предпринимал упорные попытки реабилитировать свое имя, но Муссолини остался непреклонен.

Удивительно, но генералу Энцио Гальбиати подобных обвинений никто не выдвигал. Бездействовавший в решающие дни 25–26 июля чернорубашечник, позволивший арестовать себя вместе со всем