Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

Весь оставшийся день люди капталя обшаривали французский лагерь и методично его грабили. Их основной добычей стало вино. Они начали пить и, хотя с наступлением темноты могли спокойно войти в Субиз, продолжили опустошать бочки.

Пленников собрали в нескольких палатках под надежной охраной. Перед глазами Франсуа опять стоял ужасный образ: Туссен, пронзенный копьем. Ведь он клялся, что заставит капталя и его людей искупить это преступление, а в итоге сам угодил в плен, как мальчишка, пока поглощал из миски бобы с салом!

Внезапно раздались крики и топот коней. Франсуа рискнул выглянуть из палатки. Их стражи сбежали. Какие-то всадники, каждый с факелом в одной руке и мечом в другой, рубили людей капталя. И при этом кричали на каком-то странном языке. Вроде бы даже на английском… Что все это значит? Его взяли в плен гасконцы, а освобождают англичане? Мир перевернулся!

Через несколько минут бой закончился. Франсуа испытал огромную радость, заметив вдалеке капталя, в свой черед ставшего пленником. Нечасто доводится испытывать такую резкую перемену участи. Франсуа обратился к одному из своих освободителей, проходившему мимо:

— Кто вы? Англичане?

— Вот уж нет, мессир! Мы и сражаемся-то потому, что ненавидим их. Мы из Уэльса. Валлийцы!

Это были люди Ивейна Валлийца. Оуэн Лоуготч, которого французы, не будучи в состоянии выговорить его имя, прозвали Ивейном Валлийцем, был всем хорошо известен. На службу к французскому королю он поступил недавно, но уже блестяще проявил себя. Однако пленение капталя стало бесспорно самым громким его подвигом.

***

В скором времени, в конце сентября, дю Геклен при посредстве переговоров добился сдачи Сента. В следующем месяце ему сдалась Ла-Рошель, после того как коннетабль поклялся уважать ее вольности. Тем временем все сеньоры из Пуату, Ониса и Сентонжа, державшие сторону англичан, укрылись в Сюржере, где их и осадила французская армия.

Сдаваться они не торопились. Они доподлинно узнали, что король Эдуард готовит вторжение во Францию всей своей армии и что, несмотря на свою болезнь, прибыл даже Черный Принц. Не за горами новая битва при Креси. Надо только дождаться ее…

Но ничего подобного не произошло. Англичане, не сумев превозмочь неблагоприятного ветра, так и не высадились во Франции. Проболтавшись девять недель в море, они вернулись. Король, пойдя на эту авантюру, растратил целое состояние, а принц окончательно потерял то немногое, что еще оставалось у него от здоровья. 1 декабря осажденные в Сюржере, узнав об этом, сдали город, выговорив себе сохранение жизни.

Десять дней спустя дю Геклен и его люди вернулись в Париж, уводя за собой пленников. Воодушевление народа еще больше возросло при виде капталя, закованного в цепи. Смерти его не предали. Согласно договору, заключенному в Бретиньи, Гасконь официально считалась английским владением, поэтому в предательстве обвинить гасконца было нельзя. Однако он был заключен в Тампль без возможности выкупа. Как когда-то в случае с дю Гекленом и Черным Принцем, раздались голоса, пытавшиеся убедить Карла V освободить пленника, но король не обратил на них никакого внимания. Он весьма мало пекся о соблюдении феодальных обычаев, но зато очень много — об интересах страны. Жан де Гральи, капталь де Бюш, так и остался в застенках Тампля.

После своего триумфального шествия по Парижу армия дю Геклена снова отправилась в те провинции, где только что сражалась. Теперь ей предстояло, взяв крепости меньшего значения, окончательно утвердить отвоеванные земли за Францией. Таким образом, настал черед сдаваться Ниору, Ла-Рош-сюр-Иону, Лузиньяну, Коньяку…

Для Франсуа и Бидо ле Бурка началась монотонная жизнь. Взятие всех этих городов осуществлялось путем переговоров, так что после Субиза сражаться им больше не пришлось. Потянулись дни лагерного прозябания со всем, что оно таит в себе невеселого и тягостного. Для себя самого Бидо нашел выход и практически не трезвел, но Франсуа предавался отчаянию. Воспоминание о счастливых минутах, проведенных с Ариеттой, становилось порой таким острым, что впору было выть с тоски. Думал он также и о том, как выросли Изабелла и Луи…

Но когда они расположились на зимние квартиры в Коньяке, стало еще хуже. Карл V и дю Геклен решили не распускать армию в ожидании возможного английского наступления, которое так и не состоялось. Франсуа от нечего делать затеял отпускать бороду, желая посмотреть, будет ли он похож на Эда де Вивре — такого, каким он был представлен на витраже в его замковой часовне. Но, в конце концов, нашел свой внешний вид отвратительным и побрился.

Пришла весна 1373 года, а в армию так и не поступило никаких новостей. Неведение измучило Франсуа. Только высокое начальство получало какие-то известия. Сиру де Вивре часто приходилось встречаться с Жаном де Танкарвилем. Крестный отец его сына бывал на военных советах у коннетабля, и Франсуа однажды отважился задать ему вопрос, но тот замкнулся, и Франсуа больше не настаивал.

Наконец в мае армия двинулась к Парижу. На этот раз Франсуа удалось кое-что разузнать: герцог Ланкастерский готовит новый набег по направлению к столице, и им предстоит сорвать его планы. Состоится ли настоящее сражение? Мысль была не такой уж нелепой. На стороне французов был численный перевес, а с дю Гекленом во главе победа вполне возможна…

Именно это и обсуждалось на военном совете, собранном королем во дворце Сент-Поль, когда армия расположилась в окрестностях столицы. Рискнуть, поставив на карту все, казалось очень заманчивым. Победитель при Кошреле был способен уничтожить противника раз и навсегда. Но воспротивился этому сам дю Геклен. Любая битва зависит от случая. Нельзя в прямой схватке с противником играть судьбой целой страны. Зато, если отказаться от сражения, враг сам изнурит себя, так ничего и не добившись. Было решено укрепить парижские предместья, сильно пострадавшие в прошлый раз. Что же до всего остального, то оно отдавалось на полный произвол англичан. Дю Геклен со своей армией будет неотступно преследовать врагов и беспрестанно тревожить нападениями.

***

Герцог Ланкастерский высадился в Кале 25 июня 1373 года. Сопровождали его герцог Жан IV Бретонский, Эдуард Спенсер, коннетабль Англии, пятнадцать тысяч человек и тридцать тысяч лошадей. Как только об этом стало известно, армия дю Геклена выступила в поход, держа путь на север.

Ланкастер начал с опустошения Артуа и Пикардии. Он двигался медленно, действовал методично. В начале августа он принялся за Вермандуа.

Армия дю Геклена наткнулась на англичан к югу от Сен-Кантена. Согласно предусмотренному плану, она уклонилась от сражения и разделилась на три части. Две из них сдерживали войско Ланкастера с флангов и постоянно тревожили мелкими стычками. Третья шла сзади и добивала отставших.

На свою беду Франсуа оказался именно в этом последнем отряде и на собственном опыте узнал, что такое английский набег. По дороге в Бринье он видел ужасы, оставленные после себя мародерскими «дружинами»; но то, что ожидало его здесь, было ничуть не менее ужасно. Опустошения, которые производило английское войско, напоминали потраву, учиненную стаей саранчи. В коридоре шириной около двух километров уничтожено было все, что только возможно, и в то же время по обе стороны от него страна оставалась нетронутой. Казалось, какой-то великан прошелся тут с косой.