Женщины Девятой улицы. Том 2 - Мэри Габриэль

В своем не слишком молодом возрасте Марта Франкенталер все еще была необычайно привлекательной и сияла даже в окружении женщин вполовину ее младше. «Высокая и величественная, — говорил о ней Фред Айсмэн. — Мой отец утверждал, что она одна из самых притягательных женщин, которых он когда-либо знал»[1970]. Марте также нравилось прилагать физические усилия. В частности, она увлекалась рыбалкой и любила в одиночку гулять в Центральном парке в снегопад и даже в пургу — занятия, довольно необычные для старейшей представительницы состоятельного клана из Верхнего Ист-Сайда[1971]. Но потом Марта заболела болезнью Паркинсона. Когда заболевание достигло стадии, на которой начало ограничивать ее способность двигаться и обслуживать себя, то есть нормально жить, это сказалось и на ее психическом состоянии. Ее жизнью стали врачи и больницы. Это было уже слишком; такой жизни этой женщине было явно недостаточно.

В феврале Хелен рассказывала Соне, что видела мать и что, по сообщениям врачей, той стало «лучше»[1972]. Но в тех обстоятельствах говорить о каких-либо «улучшениях» можно было только условно. В 1950-х годах у американских медиков не имелось никаких средств для замедления этой страшной болезни, не говоря уже о предотвращении ее развития. В середине марта сёстры Хелен — Глория и Марджори — уехали из Нью-Йорка отдохнуть вместе со своими мужьями[1973]. Хелен осталась в городе одна с многочисленным домашним персоналом, обслуживавшим разросшееся семейство Франкенталеров. Во время отсутствия сестер маленький племянник Хелен Питер заболел менингитом, и его срочно госпитализировали в критическом состоянии. Хелен в панике позвонила его матери, своей беременной сестре Марджори, и сказала, чтобы та возвращалась с Виргинских островов и заботилась о сыне. Но вскоре состояние Питера улучшилось, и, как написала Соне Хелен, все «улеглось». Франкенталер добавила: «Какое облегчение! Для меня эта зима была зимой сплошных болезней и постоянных походов в больницу!»[1974] Если судить по ежедневнику Клема, они с Хелен ни разу не виделись с 7 февраля до 20 апреля[1975]. Среди семейных хлопот, переезда, обустройства в новой квартире и возвращения в галерею у нее, очевидно, совсем не оставалось на него времени. Но на 22 апреля у Клема была запланирована лекция в Олбани, и Хелен согласилась поехать с ним[1976]. Именно там до нее и дошли вести о том, что ее мать покончила с собой.

После трагической смерти Марты на поверхность всплыли давние обиды родных на Хелен. Сёстры осуждали ее за то, что она недостаточно помогала семье. Что она вечно отсутствовала, когда была им нужна. Что она вела себя как эгоистка. Хелен отлично знала об этих обвинениях и о том, что сёстры на нее злятся, ведь ее действительно часто не было дома[1977]. Она не могла присутствовать в жизни родных настолько, насколько они хотели. Много лет спустя Хелен пересказали слова поэта Иосифа Бродского. Когда-то в интервью он отметил: «Просто из всего, о чем нам говорят, что это важно: любовь, работа и прочее, — выживает только работа. Если работаешь серьезно — делаешь выбор между жизнью, то есть любовью, и работой. Понимаешь, что с тем и другим тебе не справиться. В чем-то одном приходится притворяться, и притворяешься в жизни»[1978]. Хелен сразу заявила женщине, прочитавшей ей ту цитату, что согласна с Бродским «на все сто». Но вместо того чтобы «притворяться в жизни» вне работы, Хелен признала, что проблема существует, и решила «попробовать разобраться»[1979]. Художница сказала:

И далее, все еще в ответ на цитату из Бродского, Хелен объяснила:

Хелен была настоящим художником, чем и объясняется ее очевидная отстраненность от дел семьи. Но как объяснить это родным, пережившим страшное горе? Никак.

Тяжелые похороны и связанные с ними официальные мероприятия закончились к 17 часам 25 апреля, после чего Хелен с Клемом пошли ужинать[1982]. Пережив трагическую потерю, она, по всей вероятности, надеялась найти в компании Клема если не утешение, то дружескую поддержку. Но Гринберг отреагировал на известие о неожиданной смерти Марты с почти невообразимой жестокостью, сказав: «Она все равно мне никогда не нравилась»[1983]. Из всех обидных слов, которые он говорил Хелен, из всех его речей, унижавших ее как женщину и как художника, именно эта короткая фраза потом всплывала в ее голове с наиболее разрушительным эффектом. Семена раздора, которые разрушат отношения Хелен с Клемом, были посеяны и в ближайшие месяцы прорастут буйным цветом[1984].