Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

– Сынок, раз уж ты все равно идешь на запад, не согласишься ли ты отвезти меня в Ламар? Потом выспишься на кушетке в моей гостиной, а после завтрака получишь полдоллара за беспокойство.

– Согласен, док. Только поберегите свои деньги – я не нищий.

– Ерунда. Поговорим обо всем утром. Сегодня я ужасно измотался, потому что встал еще до рассвета. Раньше я просто намотал бы на кнут поводья и дремал бы себе, пока кобыла бредет домой. Но эти штуковины невозможно глупы.

После завтрака, состоявшего из яичницы с ветчиной, жареной картошки, блинчиков с сорго и деревенским маслом, арбузного повидла, варенья из клубники, сливок, в которых ложка стояла, и невероятного количества кофе, сестра доктора, она же экономка, старая дева, продолжала пичкать Лазаруса: «Ведь того, что вы съели, сэр, и птичке на день не хватит…» Короче, он вновь тронулся в путь, став на доллар богаче и приняв божеский вид, а слюна, вакса и собственный локоть заметно улучшили состояние его обуви. Мисс Нетта настояла на том, чтобы он взял кое-что из старой одежды. «Берите, Родерик, все равно отдадим Армии спасения. И возьмите этот галстук; док уже не носит его. Я всегда говорю: если ищешь работу, надо выглядеть поопрятнее. Уверяю вас, я даже не открою дверь мужчине, если на нем нет галстука».

Лазарус принял пожертвования, сознавая, что она права, ведь если бы не он, доктор Чеддок провел бы скверную ночь на дороге в автомобиле, а его сестра не смогла бы уснуть. К тому же в большой расход он их не ввел. Мисс Нетти увязала его старую одежду в аккуратный узелок; Лазарус поблагодарил ее и обещал прислать открытку из Канзас-Сити. Узелок он забросил в первые же придорожные кусты, испытывая некоторое сожаление, потому что эту одежду можно было носить до бесконечности, несмотря на то что ей придали изношенный вид. Правда, покрой оказался немного старомоден. Впрочем, он и не собирался носить ее дольше, чем нужно. К тому же щеголи пешком по дороге не ходят, о чем мисс Нетти, вероятно, не знала.

Обнаружив железную дорогу, Лазарус не стал разыскивать вокзал, а вышел на северную окраину городка и стал ждать. Мимо него на юг прошел пассажирский поезд, за ним грузовой, наконец около 10 часов утра на север двинулся товарняк. Пока состав медленно набирал скорость, Лазарус забрался в вагон. Он не стал прятаться и позволил тормозному кондуктору облегчить свой карман на доллар – копию доллара. Настоящие деньги были спрятаны под повязкой на левом бедре.

Кондуктор предупредил его, что на ближайшей остановке может появиться контролер и больше доллара ему давать не надо, а на вокзале в Канзас-Сити полно пинкертонов, и если ему нужно… в город, то на перроне появляться не стоит: «Эти красавцы не только доллар отберут, а еще и отделают». Лазарус поблагодарил его и подумал, не спросить ли, куда идет поезд, но решил, что это не важно. Он шел на север, а совет контролера дал ему понять, что конечная остановка достаточно далеко, так что пока его все устраивало.

Проведя долгий жаркий день наполовину на тендере, наполовину в пустом вагоне, где было лишь чуточку лучше, Лазарус соскочил, когда поезд миновал Своуп-парк. Усталый, грязный, он пожалел, что пожадничал и не купил билет. И тут же отбросил эти мысли, вспомнив, что пребывание в городе без денег грозило штрафом в тридцать долларов или тюремным заключением на тридцать дней, – в большом городе и тарифы другие. А у него было всего шесть долларов, правда в основном настоящих.

Он с восхищением отметил, что Своуп-парк выглядит знакомо, несмотря на минувшие века. Лазарус быстро пересек его и вышел к трамвайной линии – «конечная, Своуп-парк». Здесь он купил за пятачок тройное мороженое и с удовольствием съел его, чувствуя, как в душе воцаряется покой. Потом потратил еще пять центов на поездку в трамвае с одной пересадкой и наконец очутился в центре Канзас-Сити. Лазарус наслаждался каждой минутой, ему хотелось, чтобы это ощущение длилось как можно дольше. Город был таким тихим, чистым и тенистым, таким трогательно провинциальным.

Лазарус вспомнил, как уже посещал свой родной город. Только в каком же это было столетии? Где-то в начале Расселения, решил он. Тогда горожанин, рискнувший выйти в грязные ущелья улиц, надевал похожий на парик стальной шлем, пуленепробиваемые жилет и штаны, защитные очки, перчатки с медными нашлепками на костяшках, прихватывал и запрещенное оружие. Но все равно на улицах появлялись редко; все старались держаться поближе к остановкам и выходили из транспорта только там, где дежурила полиция, особенно после темноты.

А здесь и сейчас оружие было разрешено, но его никто не носил.

Лазарус сошел с трамвая в Мак-Джи и, спросив дорогу у полицейского, отыскал Ассоциацию христианской молодежи. Там, уплатив полдоллара, он получил ключ от небольшой комнатушки, полотенце и кусок мыла.

Понежившись под душем, Лазарус вернулся в вестибюль, где ранее заметил телефоны «Хоум» и Белла[76]. Рядом стояла табличка: «Местный разговор 5 центов. Платить клерку». Лазарус попросил телефонную книгу и в системе Белла обнаружил: «Чепмен, Боулз и Финнеган, адвокаты, юристы», в здании Р. А. Лонга[77]. Да это то, что надо. Он поискал еще и нашел адрес Артура Дж. Чепмена, адвоката, проживающего в Пасео.

Ждать до завтра? Не стоит, ведь Джастин сообщил ему пароль. Лазарус подал никелевую монетку клерку и протянул руку к телефону Белла.

– Номер, пожалуйста!

– Центральная, Атуотер-один-два-два-четыре.

– Алло! Это дом мистера Артура Дж. Чепмена, адвоката?

– Я слушаю.

– Мистер Айра Говард сказал, что я могу обратиться к вам, советник.

– Интересно. Кто вы?

– Жизнь коротка…

– Но годы длинны, – ответил адвокат.

– Пока не наступили злые дни.

– Очень хорошо. Что я могу сделать для вас, сэр? У вас какие-нибудь проблемы?

– Нет, сэр. Не могли бы вы взять у меня конвертик и передать его секретарю Фонда?

– Да. Вы можете привезти его в мой офис?

– Завтра утром, сэр?

– Примерно в полдесятого. В десять я должен быть в суде.

– Благодарю вас, сэр, я приду. Спокойной ночи.

– Рад буду встретиться с вами. Спокойной ночи.

Рядом стоял письменный стол, вновь призывающий обратиться к услугам клерка; над ним висел лист бумаги с укоризненной надписью: «А ты писал матери на этой неделе?» Лазарус попросил лист бумаги, конверт, честно сознавшись, что намеревается написать домой. Клерк подал ему бумагу.