Королевство Хатуту - Дмитрий Романовский

– Заходи, кто желает!

Вошла Марго. Она прикрыла за собой дверь, подошла к письменному столу, на котором были фотографии и альбом Эрмитажа, повернулась лицом к Полю.

– Поль, зачем ты приходил ко мне в комнату?

– Я хотел увидеть тебя спящей. Я никогда раньше не видел.

Марго смотрела на него пытливым взглядом.

– Ну и как? – спросила она.

– У тебя бывает тень под глазами. От ресниц. Мне нужно было знать, есть ли тень, когда ты спишь.

Глаза Марго приобрели загадочный блеск.

– Зачем тебе это было нужно?

И Поль сказал правду:

– Потому что я люблю тебя.

В этот момент остановившееся мгновение кончилось, и реальная жизнь неумолимо продолжила свой путь.

– Я тоже тебя люблю, – сказала Марго. – Давно. Может быть, раньше, чем ты. Мне нравилось играть с тобой в брата и сестру. Мама этого хотела. А вчера я поняла, что из этой игры ничего не получилось. Я давно это поняла, но вчера я поняла, что не могу больше притворяться. Не хочу притворяться. А ты, правда, меня любишь?

– Правда.

– Так же, как я тебя?

– Да.

– Но ты же не знаешь, как я тебя люблю.

– Знаю.

Марго подошла к нему, взяла за локти, сказала, глядя ему в глаза:

– Да. Ты все знаешь. Ты мужчина. У тебя большой опыт. У тебя жена и сын. Ты должен их забрать. И скорее. Ты же знаешь, как мама этого ждет. А я все равно тебя люблю, и от этого никуда не деться. Влюбляются же в женатых мужчин и в замужних женщин. Это не уникально. – Она уткнулась лбом в его грудь. Он взял ее за плечи. Она подняла к нему лицо, в глазах ее было ожидание. Он склонил к ней голову. Она закрыла глаза. Теперь под ними были тени. Она ждала, что он ее поцелует. Его охватило смятение. Ему даже показалось, что он теряет сознание. Но он для этого был слишком здоров. Крепко держа ее за плечи, он отстранил ее от себя.

– Это нельзя, – сказал он жестко и пояснил: – Табу.

Она теперь смотрела на него вопрошающим взглядом.

– Марго, – морщась, как от боли, проговорил он, – зачем ты заказала портрет моего отца?

Продолжая смотреть на него широко открытыми глазами, она стала пояснять:

– Чтобы у тебя был портрет твоего отца. У меня тоже есть портрет моего отца. Их ни в чем нельзя винить. Они имели право на свои чувства, на свою личную трагедию. Они погибли в один и тот же день. Поль, я понимаю твоего отца, особенно теперь. То, что было между ними, это их личная жизнь. Они не могут стоять между нами. У нас с тобой совсем другая жизнь, отдельно от них.

– Марго, ты ничего не знаешь.

Она продолжала удивленно смотреть на него.

– Чего я не знаю?

– Это я убил Томаса.

Выражение лица ее не изменилось.

– Как это? – недоуменно спросила она.

– Я застрелил его из дамского браунинга.

– Как это? – повторила она упавшим голосом.

Поль всегда умел отгонять неприятные мысли и неприятные воспоминания. Но самое неприятное все же оставалось в памяти, хотя никогда не выпускалось наружу. И теперь это все он должен был сказать. Иначе нельзя.

– Я тогда ненавидел Томаса. Мне было одиннадцать лет. У папы были любовницы, но это было несерьезно, потому что их было несколько. А Томас, это было серьезно. Мама спросила, если она расстанется с папой, с кем я захочу остаться: с ней, или с папой. И я очень кричал и злился.

Говорить было трудно. Поль перевел дыхание и продолжил:

– Мама уехала с археологами на Моореа рисовать развалины храма. А мы с папой поехали на быстроходном катере на Анаа смотреть, как добывают жемчуг. Там жила папина любовница. Ее отец держал команду сборщиков жемчуга. У них был гидроплан и яхты. На остановке в Мехетиа сообщили, что с востока идет ураган, и мы с папой вернулись на Таити. В доме не должно было никого быть. Когда мы пришли к дому, двери оказались не заперты, а мы их заперли перед отъездом. На Таити двери не запирают, но среди завербованных приезжих случаются воры. Папа сразу пошел в кабинет проверить, там у него был железный шкаф с деньгами и документами. А я остался в передней. Я достал из корзины для зонтиков дамский браунинг на всякий случай. У нас по всему дому были пистолеты, даже в кухонном столе. Тут из внутренней комнаты вышла мама. Она была в длинной накидке в стиле Полинезии. Она дома так часто одевалась. А за ней вышел Томас. Он увидел у меня пистолет и быстро подошел. Я увидел на нем белый пиджак, надетый на голое тело. Больше на нем ничего не было. Он нагнулся ко мне, сказал: – Дай сюда, – и протянул ко мне руку. И я выстрелил. И сразу вбежал папа, тоже с пистолетом. Томас был мертвый, а я очень кричал. Я кричал, что я не виноват, что это не я, что это нечаянно.

Поль замолчал, чувствуя сухость во рту и в горле. В глазах Марго был ужас. Если для Поля это было тяжелое воспоминание, то для нее это должно было быть жуткой очевидностью, будто она все это только что увидела. Она ударила ладонями в его плечи, сказала в отчаянии:

– Зачем?

Потом она еще раз толкнула его ладонями в плечи и повторила уже безнадежным тоном:

– Зачем…

Она пошла к двери странным осторожным шагом: будто шла по льду и боялась поскользнуться. Поль смотрел ей вслед. Она уходила. Все кончилось. Она вышла, а Поль еще некоторое время стоял на месте. Никаких мыслей. В голове была пустота. И вокруг было пусто. Такое же чувство он испытывал тогда, в детстве, когда один очутился на коралловом атоле. Но здесь была мама. Поль прошел через коридор и гостиную. Мама была в столовой. Она меняла воду в вазе с цветами. Увидя Поля, она поняла: что-то случилось. Она выпрямилась, глядя на Поля. Он сказал:

– Марго все знает. Я рассказал ей.

Мама подошла к окну. На подоконнике лежала пачка сигарет. Мама закурила. За окном открывался вид на отель де Сюли. Глядя в окно, мама сказала:

– Поль, ты спросил, почему мы ходим в Нотр-Дам, а не в Сен-Поль. Когда я привезла Марго в Париж, ей было восемь лет. Она сразу пришла в восторг от Парижа. Я тогда начала писать портрет Томаса. Однажды, гуляя, мы зашли с ней в Нотр-Дам. Мы там поставили свечи в память о погибших. Каждая по три свечи: Томасу, Жоржу и тебе. С тех пор мы стали прихожанами Нотр-Дама, и религия вошла в нашу жизнь.

Полю было понятно: три свечи по трем погибшим, а он один из троих остался жив. Мама подошла к Полю, поцеловала его в щеку, вышла. Поль понимал: она пошла к Марго, ее нельзя было оставлять одну. Вероятно, мама будет говорить ей о гармонии.

Весна еще не наступила, но сосульки, свисающие с карнизов домов, таяли на солнце. Поль в легком свитере бежал вдоль Риволи. Бег отгоняет всякие мысли. Бежать хорошо. Свернув на улицу Ренар, он уже не стал обегать вокруг квартала, а быстрым шагом углубился в знакомые трущобы. Он теперь твердо знал, что если ему на пути попадется человек с фотокамерой, он без предупреждения ударит его кулаком в челюсть, даже если это не репортер, а случайный турист. Но человека с камерой не попалось, и Поль уверенно прошел под арку с дверью, над которой висел красный фонарь, похожий на церковную лампу. В прихожей на своем месте сидел усатый мужчина за чашкой кофе.