Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн

Я хорошо помню тот день, когда начались мои беды. Тогда во дворе поднялся

шум, люди говорили: «Какое горе!», а тётя Лида, которая живёт в квартире напротив, пришла к нам, прижала меня к себе и сказала, что всё будет хорошо. Но я почему-то, хотя

мне исполнилось только 6 лет, понял, что хорошо уже больше не будет.

В этот день моя мама, которая работала на Херсонском судозаводе, упала в трюм

корабля, сильно разбилась и её отвезли в больницу. Выписалась она только через три

месяца, а за это время наш папа ушёл от нас, и больше его мы уже не видели.

А у моей мамы, слава Богу, ничего не переломалось, но она иногда меня не очень

понимает и говорит странное, и ей дали инвалидность, чтобы она больше не работала.

Сначала я учился в обыкновенной школе, не еврейской, но в третьем классе стало

совсем плохо, и дети меня немного обижали, но не потому, что я еврей, а потому что я

несколько раз просто так брал еду, которую их мамы давали им в школу. Учительница

сказала, чтобы пришла мама, но я не мог маме это передать, потому что к тому времени ей

стало немного хуже, и я стал иногда закрывать её в доме, когда шёл в школу.

Тогда ко мне пришла соседка тётя Лида, которая с нами делится, сказала, что мне

повезло, что я еврей, и у нас в Херсоне есть хорошая еврейская школа, и отвела меня.

В еврейской школе № 59 сначала было хорошо, но тоже немножко тяжело, потому что я там кушал и был сыт, а мама дома была не очень. Тогда я взял две баночки

из-под майонеза и принёс в столовую, и женщины мне стали наливать немножко первого

и второго, как для кошечки. А потом наш раввин увидел, как я несу, и со мной хорошо

говорил, и я сказал, что беру домой для кошечки, потому что она совсем одна и её жалко.

Я не знаю, что раввин сказал в столовой, но женщина тётя Нина сказала мне, что ей

тяжело наливать в такие маленькие баночки из-под майонеза, и стала наливать в две

большие поллитровые банки. Это была доброта. И тогда нам с мамой стало совсем

хорошо, правда, несколько раз она лечилась в больнице, а когда она себя хорошо

чувствует и всё понимает, то она почему-то начинает плакать, хотя вокруг нас доброта и

нам все помогают.

И ещё была доброта, когда дети из нашего класса стали смеяться, что они знают, для какой кошечки я беру, и мне стало стыдно, и я стоял в коридоре и немножко плакал, а

мимо шёл директор Виталий Абрамович. Он тоже хорошо говорил со мной, а потом

пошёл без меня в мой класс. Я не знаю, что он им говорил, но теперь в нашей школе никто

надо мной не смеётся. Это тоже была доброта. И вообще, за 4 года с тех пор, как я учусь в

Херсонской еврейской школе, я никогда не просил ничего ни у кого на улице, и меня

никто уже не называет нищим.

Сейчас у меня вообще всё хорошо. Я не хочу ехать по программе в Израиль, потому что не хочу оставить маму одну, а ей, наверное, и здесь со мной хорошо.

Я никогда не забуду тех людей, которые мне помогали, и если кому-нибудь из них

когда-нибудь будет что-то нужно, я отдам и последнее.

А пока я могу только по вечерам молить Бога, чтобы Он дал всем этим людям

счастье и здоровье, и их детям тоже за то, что у них такие родители, которые вокруг себя

сеют только доброту».

____________________

334

ЕДНСТВЕННОЕ СПАСЕНИЕ

Знаете, что это такое — длинная жизнь? Это когда людям приходится, как нам с

Левой, за свои долгие годы пережить три голодовки. В 1931 году, после войны в 1946, и

вот теперь, на старости, уже в наше время.

Мы с мужем всю свою жизнь работали. Он — врачом в Больнице водников, я -

бухгалтером на фабрике «Большевичка». Единственный наш сын, Боренька, молодой

врач, попал в автокатастрофу в 1964 году и через три месяца умер. Такое вот с нами

случилось горе.

С тех пор мы живем одни. Когда — то у нас было много друзей, дом всегда открыт, потому что после потери сына мы боялись и избегали тишины. И думать не думали, что

придет время, когда мы станем форменными нищими. Ведь наших обеих пенсий, если

вычесть за квартиру и коммунальные, даже на хлеб не хватит. А ведь мы живые люди, давнишние пенсионеры, сил у нас уже нет, и на работу нигде не берут…

Честно говоря, единственное, что нас еще связывает с жизнью, это та хрупкая

ниточка помощи, которую нам протянула еврейская община: ежедневные бесплатные

обеды, а по праздникам — и чудная продуктовая посылочка. В нашей благотворительной

общинной столовой мы обычно садимся где-нибудь в дальнем уголке, потому что очень

боимся встретить кого-нибудь из давних знакомых — нам стыдно, что мы сюда ходим

кушать бесплатно. С одной стороны, это, наверное, большое счастье, что у нас есть такая

возможность, с другой — страх и стыд на старости лет не суметь самим себя прокормить.

Столовая от нашего дома далеко, на маршрутку денег нет, вот и идем мы, прижавшись, опираясь друг на друга, и в душе боясь, что если кого — то из нас не станет, то вряд ли другой дойдет до бесплатной еды без родного надежного плеча. Получаем мы

с мужем от общины и другую помощь: недавно приходил к нам мастер, отремонтировал

на кухне канализацию, а то она не работала почти два года. Большое спасибо всем добрым

людям, которые нас не знали, но когда к нам пришла беда, оказались рядом!

Интересная все — таки штука жизнь… Когда-то мы с мужем очень любили зимний

период. Ездили в санаторий на Закарпатье, лечились там, катались на лыжах. А сейчас

боимся наступления холодов: квартира почти не отапливается, а если вдруг прохудится

обувь, не сможем попасть в нашу спасительницу — столовую… Что тогда? Остается только

надеяться на лучшее, и с нашей общиной мы верим в это.

Р. 8. А недавно мы все-таки встретили там одну нашу знакомую — бывшую

заведующую отделением, в котором трудился мой муж, Софью Михайловну Гец. Мы