Избранник Небес - Алек Кадеш

— Этих то ли демонов, то ли ангелов больше не видно. Но свиток остался. И печать на нем такая, странная очень. Нет, все-таки это не мог быть сон. Судя по тому, как вы от удивления выронили из рук телефон, галлюцинацией это тоже не назовешь, — высказал свои соображения семейный врач-психиатр.

Из-за сильного волнения он даже не заметил, что поднес бокал к губам той стороной, где остался отчетливо виден след от яркой помады жены премьера.

— Оближи стаканчик, Луиджи, помада у мамочки сладкая, как шоколадка. И мама, наверное, тоже сладкая, раз ты ее все время облизываешь. Когда вы думаете, что я сплю, я выхожу из детской комнаты и подсматриваю за вами. Ты любишь ее облизывать, когда она голая, но наша служанка Альбина говорила мне, что чужих теть целуют только плохие дяди, поэтому она тебя не любит. Я уже взрослая и все понимаю, — насупив брови и сжав кулачки, сказала Стефания.

Оливия снова разрыдалась, прикрыв лицо руками:

— Что она говорит, Боже, неужели это можно вынести.

Премьер залился краской. Он знал, что все именно так и происходило вот уже на протяжении пяти лет с тех пор, как родилась дочка, отцом которой, к счастью, был все-таки он. Но Романо не хотел, чтобы его жена, в неоднократных попытках наложить на себя руки, когда-нибудь достигла своей цели. Поэтому рядом с ней должен был находиться врач-психиатр и желательно, не посторонний человек, чтобы не выносить из дома грязь для истекающих слюной папарацци, которых, в первую очередь, интересовал объем продаж их изданий, а не жизнь несчастной женщины, висящая на волоске. Заметив смущение и стыд на лице своего друга детства, врач поспешил оправдаться:

— Не верь ни единому слову, это демон говорит, а не Стефи.

Положив свою руку сверху на его сжатый кулак, Луи тихо продолжил:

— Ты же знаешь, что Оливия тебя любит, да и я бы никогда не смог этого сделать, ведь мы же друзья.

Прикосновение Луи было омерзительным для премьера. Он почувствовал, что залился краской еще сильнее. С тех пор, как Виктор — начальник личной охраны, пряча глаза, показал ему, чем его жена занимается в гардеробной комнате вместе с врачом, он никогда не протягивал больше ему руки, когда тот пытался с ним поздороваться. Луиджи наивно доверился своей пациентке, которую Виктор, в свою очередь, заверил, что в ее гардеробной, спальной и в ванной комнате по этическим соображениям никаких камер нет и быть не может априори. Но на самом деле скрытые камеры по указанию премьера были установлены везде, даже в их машинах. Наблюдение за своей женой он приказал вести круглосуточно. Даже в SPA-салоне, куда ходила Оливия, пришлось установить камеры и поменять косметологов. Чувство гнева, разбавленное стыдом и досадой, Романо всегда подавлял в себе при виде глубоких шрамов на запястьях жены, мертвецки бледной кожи лица и больших черных кругов под глазами, которые ей не всегда удавалось скрыть за толстым слоем тональной косметики.

«Ублюдок, настоящий ублюдок, а не врач, раз он позволяет себе трахать действительно больного человека. Еще хоть как-то можно было бы его понять, если бы Оливия была деревенской пышкой — кровь с молоком. Но она без преувеличений едва могла устоять на ногах при сильном ветре из-за анорексии и постоянных нервных срывов. Она и секс — это две несовместимые вещи».

— Да, Луи, все в порядке. Конечно, я знаю. Ты — друг, а она — любит, — выдавил из себя жалкое подобие улыбки премьер, хотя в голове прозвучала совсем другая фраза: «Ты — сволочь, а она — просто стерва, которая мстит мне за свои выкидыши, как будто я виноват в том, что она не успеет поужинать, как сразу бежит в туалет все вырыгивать. Если бы не Стефи, я бы вам обоим давно пинков под зад понадавал, сладкая парочка „TWIX“».

Романо инстинктивно потянулся в карман за платком, чтобы вытереть свою руку от липкой и потной ладони врача. Она показалась ему покрытой слизью полусгнившей плоти мертворожденного ребенка.

Страх разоблачения заставил психиатра, у которого подскочили пульс и давление, оправдаться от обвинений, высказанных Стефанией в его адрес:

— Они просто пытаются выбить всех нас из состояния равновесия, чтобы подчинить себе нашу волю.

— Устами младенца глаголет истина. А насчет выбивания, так это ты у нас мастер. В общей сложности, два миллиона семьсот пятьдесят четыре тысячи евро ты высосал, как пылесос из молодой мамочки за пять лет, вдувая ей в уши нескончаемые истории о своих мифических карточных долгах и угрозах со стороны несуществующих бандитов. Ведь главное для ее психики, постоянно затуманенной передозировкой ЛСД, это образы, а не логическое мышление.

Оливия прикрывала рот платком, чтобы плакать как можно тише.

— Ты бы, садист, лучше дал мамаше те веселые колеса, которые сам жрешь, а то у меня сейчас тоже приступ начнется от ее завываний. Я тут такое начну рассказывать, что у Его Святейшества и премьера глаза на лоб полезут, — не унимался демон.

— Я как-нибудь сам разберусь без советов, особенно ваших, что и когда ей давать, — вспылил Луиджи.

— Ну да, я забыл, ты же авторитетный ученый, раз сам премьер-министр доверил тебе лечить свою жену. А как же иначе. С таким-то опытом — пятнадцать разжиревших домохозяек, десять выживших из ума алкашей и тридцать наркоманов. И почти все они уже на том свете. И это всего за двадцать два года врачебной практики, шутка что ли, такая нагрузка. Прямо-таки колосс современной психиатрии. И когда ты только все успеваешь? И наука, и карты, и женщины — да ты, бедняга, совсем замотался, пожалей себя, на тебе лица нет!

Демону явно хотелось почесать языком и вернуться к пикантной теме о сексуальных связях врача с Оливией, но Романо резко оборвал его. Он чувствовал себя крайне неловко. Не столько из-за того, что вылезло наружу «грязное белье» из его семейного шкафа, сколько из-за того, что он втянул Папу во всю эту историю. К тому же с каждой минутой демон неуклонно отнимал силы Стефании, и девочка на глазах превращалась в старуху. Ее лицо начало покрываться морщинами, а большая часть волос уже поседела. Сердце премьера разрывалось от горя. На сухие и красные от недосыпания глаза навернулись слезы, но он старался держать себя в руках.

— Может, мы лучше подождем доктора Майлза в приемной, чтобы не отвлекать вас от важных дел?

— Что может быть важнее жизни ребенка? Да и слушать эти насквозь пропитанные ядом речи никому не следует. Так же, как и актерам, демонам нужно внимание публики, — обычным спокойным тоном ответил Папа, дав тем самым понять Романо, что нисколько не смущен услышанным.

Раздался негромкий стук в дверь и в кабинет вошли Палардо и отец Винетти. Несмотря на все произошедшее, кардинал Костанцо не удержался и расплылся в улыбке, увидев двух друзей сразу. Он встал из-за стола и распорядился, чтобы один из трех дежурных секретарей принес чай. Отец Винетти приблизился к понтифику и шепнул ему что-то на ухо, после чего тот сразу изменился в лице. Заметив это, Романо насторожился.

— Вспомни, папуля, что тебе мамочка говорит за завтраком: «Не делай такой вид, как будто ты собрался объявить чрезвычайное положение в стране». Падре всего-навсего сказал дедушке с белой шапочкой, что подружка дяди Шона, который сидит на диване за дверью, будет мамой Антихриста. Ей пошьют розовое платьице с рюшечками, а еще желтенькое. И купят такого же цвета туфельки, а еще шляпки и зонтики, и сумочки, и купальники. Представляешь, все желтенькое и розовенькое, хи-хи, прелесть, — рассмеялась звонким детским голосом Стефания, улыбнувшись сморщенными, как пересохшие дольки лимонов, губами.