Жизнь - Кит Ричардс

* * *

Это странно, учитывая мой род занятий, но собаки у меня водятся начиная с 1964-го. Был один пес по имени Сифилис – большущий волкодав, еще до рождения Марлона. Потом был Рэтбег – этого пса я тайком вывез из Америки. Всю дорогу просидел молчком. Я его отдал маме, и он с ней потом жил долго-долго. Я мог пропадать месяцами, но все-таки, если ты провел время с псом, когда он был еще щенком, это связь навсегда. Сейчас у меня несколько собачьих стай, и никто между собой не знаком, учитывая, что между ними океаны, хотя, я подозреваю, они унюхивают друг друга по запаху на моей одежде. Если тяжелая полоса в жизни, на собачью породу всегда можно рассчитывать. Когда мы с псами наедине, я могу разглагольствовать бесконечно. Они слушатели хоть куда. Я, наверное, за собаку мог бы и жизнь отдать.

Дома в Коннектикуте у нас коллекция: один старый золотистый лабрадор по имени Пампкин, который ездит со мной купаться на Теркс и Кайкос, и две молодых французских бульдожихи. Александра выбрала одну из них щенком и назвала Эттой в честь Этты Джеймс. Патти в нее влюбилась, поэтому мы купили и ее сестричку, которая осталась сидеть одна в клетке зоомагазина, и назвали ее Шугар. Sugar on the Floor – одна из лучших вещей у Этты. Еще есть один знаменитый зверь – знаменитый среди роллинговского персонала, – которого зовут Раз, сокращенно от Распутин. Пес невероятного обаяния и притягательности, даром что размером не вышел. История у него мутная – русский все-таки, ничего не попишешь. Насколько мне известно, он вместе с тремя-четырьмя сотнями других бездомных псов патрулировал мусорные контейнеры стадиона “Динамо”[277] в Москве, когда мы приехали туда с концертом в 1998-м. Россию накрыл тяжелый экономический кризис, и собак выбрасывали на улицу по всему городу. Такая собачья жизнь. Уж не знаю как, но, пока наша команда собирала сцену, он примелькался среди монтажников и остального рабочего народа. Они его взяли под крыло, и очень скоро он уже был чем-то вроде общего талисмана. От рабочих сцены он сумел перебазироваться в кухню, а оттуда – в гардеробную, к нашим костюмерам. Из-за ежедневной борьбы за пропитание внешность он имел довольно потрепанную (мне это знакомо), но сумел растрогать самые грубые сердца.

Когда Stones собрались на саундчек, меня оттаскивает в сторону Крисси Кингстон, заведующая нашей гардеробной, и как начнет заливаться, какая тут объявилась потрясающая дворняга. Как люди из бригады видели, что он получал пинки и затрещины, но все равно возвращался. И как они оценили его настырность и взяли его под опеку. “Ты обязательно должен на него посмотреть”, – сказал Крисси. Я собирался играть наш первый концерт в России, и заниматься собаками в мои планы не входило. Но я знал Крисси. Она говорила с таким чувством, с такой настойчивостью, и в глазах у нее появились едва заметные слезки – в общем, что-то меня задело. Мы все делаем дело, и я почувствовал, что не надо от нее отмахиваться. Крисси по пустякам отвлекать не будет. Со мной были Тео и Алекс, и их верный способ – “Папа, папа, ну можно мы тебе его покажем?” – растопил сердце даже такого бывалого пса, как я. Я чуял западню, но никаких средств против нее у меня не было. “Ну ладно, ведите, поглядим”. И через секунду Крисси возвращается с чернющим терьером, самым запаршивевшим псом из всех, каких я видел. Блохи просто висели над ним облаком. Он сел передо мной и уставился прямо в глаза. Я тоже смотрел не мигая. Он не шелохнулся. Я сказал: “Оставьте парня со мной. Посмотрим, что с ним делать”. Через несколько минут в “Лагерь Экс-рэй”[278] (мою комнату) прибыла делегация от рабочих сцены: крупные такие ребята, все в бородах и наколках, и все благодарят меня, аж слезы утирают. “Псина обалденная, Кит”. – “Спасибо, мужик, он нас всех обаял”. Я и понятия не имел, что мне с ним делать. Но как минимум концерту теперь ничего не грозило. А пес, видимо, почувствовал, что его взяла, и лизнул мне пальцы. И я сдался. Патти глянула на меня с любовью и отчаянием. Я пожал плечами. Была устроена крупномасштабная операция по добыванию прививок, бумаг, виз и всего остального, и в конце концов он улетел в Штаты – повезло псу. Теперь он царь Коннектикута и делит свои владения с Пампкином и котом Тостером, и еще с бульдожихами.

Один раз я завел себе птицу майну, и не могу сказать, что мне это понравилось. Когда я ставил музыку, она начинала на меня орать. Как будто живешь с престарелой вздорной теткой. Эта тварь была вечно всем недовольна. Единственная живность за всю мою жизнь, которую я сбыл с рук. Не знаю, может, она это по обкурке – народу у меня толклось много, и все постоянно дули. Для меня это было как жить в одной комнате с Миком в клетке – все время с недовольно поджатым клювом. С птицами в клетках мне вообще как-то не очень везло. Один раз я нечаянно укокошил Ронниного ручного попугайчика. Я думал, это игрушечный будильник, у которого что-то заклинило. Он жил в клетке в конце Ронниного дома – сидит, сволочь, не шелохнется, ни на что не реагирует и только кричит по-своему, как заводной. И я его заткнул. Слишком поздно я понял, что принял его за вещь. “Слава тебе господи” – это так Ронни отреагировал. Он эту птицу терпеть не мог. Я вообще думаю, что на самом деле Ронни никакой не любитель животных, хотя вокруг него всегда их полно. Он типа тащится от лошадей. В Ирландии у него конюшня, четыре или пять жеребцов, но предложишь ему пойти прокатиться – он и близко к ним не подойдет! Любит их на расстоянии, особенно лошадей, на которых ставит, – когда они первыми приходят к финишу.

И почему ж тогда он живет в окружении всего этого дерьма и навоза и трехногих кобылок? Говорит, что это у него цыганское. В Аргентине как-то раз мы с Бобби Кизом отправились покататься верхом и утянули с собой Ронни. Лошадки у нас были нормальные, привычные к седлу. Хотя, конечно, если давно не ездил верхом, то жопу отобьешь, не без этого. И пока мы катались по пампасам, Ронни сидел вцепившись – не оторвать. И мы с Бобби только ухохатывались. “К нам несется Джеронимо. Пришпорим же коней!”

* * *

Тео и Алекс выросли в Коннектикуте, вели здесь, насколько это возможно, нормальную жизнь, ходили в местную школу. У Патти здесь, куда ни кинь, повсюду родственники. Например, племянница Милена, которая замужем за Джо Сореной. Мы как-то делали вино у них в гараже, и все кончилось знакомой всем сценой, когда вы залезаете в чан и топчетесь по винограду да приговариваете: “О, это будет знатное вино, знаменитый год”. Прикольное занятие. Я проделывал такое один-два раза во Франции, и есть что-то особенное в том, когда виноград хлюпает у тебя между пальцами. Мы даже несколько раз ездили отдыхать “как люди”. Имеется даже полностью оборудованный, закаленный в боях “виннебаго” в качестве доказательства – стоит на приколе у моего нетронутого теннисного корта. Семейство Хансенов просто обожает собираться всем кагалом, а еще они обожают выезжать на природу и выбирают всегда что-нибудь несусветное вроде Оклахомы. Меня хватило только на два или три раза. Просто выезжаешь за границы Нью-Йорка и дальше… рулишь всю дорогу до Оклахомы. В одну из этих поездок, слава богу, я был с ними, а не то б они утонули и сидели без огня. Там случился большущий ливневый паводок, и нас чуть не смыло – в общем, обычная история, которая происходит в каждом походе. Меня никто не узнавал, потому что я все время ходил вымоченный дождем. И тут мои бойскаутские навыки пришлись очень кстати. Так, рубите эти ветки! Забивайте колья для палатки! Я ведь великий мастер разводить огонь. Не поджигатель, нет, просто пироман.