Ирландия - Эдвард Резерфорд

Уже почти стемнело, когда Том заметил первую шевельнувшуюся тень. Конечно, он понял, что это. Он так долго смотрел на небольшой камень, что ему стало казаться, будто тот движется. Обман зрения – ничего более. Так и есть, немного погодя и другие камни тоже словно зашевелились в сумерках. Том пристально вглядывался в полумрак. А камни ли это? Может, овцы? Или еще что-то? Что, если это призраки, а то и люди? Может, они следили за ним? Ждали, когда он уйдет в дом? Не начнет ли кто-нибудь колотить в дверь посреди ночи? А потом? Том вдруг почувствовал, как сердце забилось чаще. Он глубоко вдохнул и велел себе не быть дураком.

Стало еще темнее, но Том по-прежнему оставался на месте. Над ним висело безбрежное ночное небо, восточный горизонт над морем был чист и чуть мерцал тусклым сиянием. Вскоре среди звезд повиснет последний ломтик тающей луны. Оставалась еще одна ночь, когда луна будет дарить свой призрачный свет, а потом наступит чернота. Ночь нападения. Ночь какой-то ужасной ловушки, которую подготовили Харольд и юстициар. И конечно, Дойл. Тем временем темнота обступила его со всех сторон. Тени на общинном лугу исчезли. Даже если бы там сейчас крадучись пробиралась сотня человек, он бы их не увидел.

Он знал, что должен поспать. Но не мог. Усталость давила на мозг, но страх, словно бледный кинжал, вырывался из темноты, вонзаясь прямо в сердце. А ведь он так полюбил это место. Высокий мыс за его спиной, с которого открывался чудесный вид на залив, всегда был чем-то вроде доброго друга. Но не теперь. Темные очертания холма казались огромной могильной насыпью, и с нее в любой момент могли ринуться вниз призрачные духи мщения. О’Бирны находились совсем близко отсюда. И наверняка в Долки жили рыбаки, готовые поддержать бунтаря. Кому из своих соседей он мог бы доверять? Этого он не знал. Знакомые лица всплывали в памяти одно за другим, внезапно превращаясь в маски гнева и ненависти, пока наконец даже его добрый друг Макгоуэн не появился среди них и не уставился на Тома, закрыв один глаз, а открытый становился все больше и больше – жуткий, холодный, злой…

Почему он не уезжает отсюда? Чего ждет? Пусть подожгут его дом и повозки, если им так хочется, пусть сделают его нищим. Но почему он должен ждать, пока его убьют?

Однако в конце концов усталость все же преодолела страх, и Том Тайди поплелся в дом и лег в постель. Но до этого он сделал нечто такое, чего никогда прежде не делал: запер дверь на засов.

На следующее утро Том отправился прямиком к Макгоуэну и заявил, что уезжает в Дублин.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал ему Макгоуэн. – Я буду каждый день заходить в твой дом и присматривать за ним. – И пообещал, что всех оставшихся лошадей отведет к себе. – Ты правильно поступаешь, Том! – заверил он приятеля.

Том видел, что у Макгоуэна явно отлегло от сердца.

Вернувшись домой, Том запряг двух лучших лошадей в большую повозку, а еще одну лошадь привязал сзади. И отправился в Дублин.

Проезжая по длинной, прямой Сент-Франсис-стрит, где дома с высокими крышами тесно прижимались друг к другу, Том невольно испытывал долгожданное чувство облегчения. Вскоре он выехал на открытый перекресток и повернул направо, к городу. В сотне ярдов позади осталась старая больница Айлреда Палмера, справа раскинулся луг, где летом устраивали большие шумные ярмарки, а прямо перед ним высились массивные западные ворота, куда более великолепные, чем прежде, поскольку их перестроили и возвели по обе стороны от них две массивные башни и небольшую казарму. В эти ворота он и въехал в город, чувствуя себя уже немного увереннее, и скоро добрался до дома брата Макгоуэна.

– Ты надолго к нам? – спросил брат Макгоуэна. – Майкл говорил, что ты можешь приехать, – добавил он.

Было видно, что он рад приезду друга своего брата, даже как-то слишком рад.

– Наверное, на неделю или две, – ответил Том, внезапно смутившись из-за того, что слишком злоупотребляет чужой добротой.

Дом ремесленника был довольно просторным, а за домом находился большой задний двор. Его жена и дети немного удивились при виде Тома, но встретили гостя тепло и настояли на том, чтобы он ночевал в доме, рядом с кухней, а не на чердаке над конюшней, как предложил сам Том. Хороший ирландец всегда знает, как удобно устроиться на обычной скамье и провести пару часиков, ни о чем не тревожась. Но хотя Том Тайди и прожил в Ирландии всю свою жизнь, его английская натура не давала ему так легко отдыхать. По правде говоря, он и часа не мог усидеть на месте, и хотя хозяева были к нему чрезвычайно добры, он почему-то очень скоро почувствовал, что всем мешает, и под предлогом того, что хочет прогуляться, вышел на улицу.

Всего в нескольких шагах от дома, рядом с прежней крепостной стеной вдоль реки, стояла чудесная старая церковь Святого Оуэна. Под стеной был короткий крутой склон, на котором расположились несколько пекарен и летних кухонь, а дальше начинался ровный кусок земли, отвоеванный у реки. Со старой стены возле церкви открывался вид на Лиффи, в воздухе витал чудесный аромат свежеиспеченного хлеба. Но Тому Тайди в его нынешнем настроении серые камни казались унылыми, и даже высокий силуэт церкви Святого Оуэна словно давил на него. Прогулявшись немного, Том ничуть не успокоился и, не желая возвращаться в чужой дом, побрел в сторону самого высокого места города, где стоял собор Христа.

Быть может, из-за того, что здесь было светлее, чем внизу, но, войдя во двор церкви, Том сразу почувствовал себя лучше. Широкое основательное здание казалось надежным и утешающим. Том вошел внутрь.

Без сомнения, именно собор Христа был сердцем христианского Дублина. Да, собор Святого Патрика, высокий и величественный, с парящими над головой готическими сводами, словно стремился привести в замешательство и старую церковь Христа, и любую другую церковь, которая осмелилась бы поднять голову. И действительно, долгое время каноники собора Святого Патрика и монахи церкви Христа не ладили друг с другом. Но это соперничество изжило себя, и теперь две церкви находились в отношениях вполне дружеских.

Но только в тишине собора Христа можно было ощутить присутствие древних кельтских традиций святого Патрика и святого Колумбы. Его колонны и арки казались Тому такой же надежной защитой, как какая-нибудь крепость. Сквозь цветные витражи окон, похожих на страницы старого Евангелия, пробивался мягкий таинственный свет. Время от времени в глубине проходил какой-нибудь монах.

Как завороженный Том бродил по собору. С трепетом осмотрел хранящиеся там реликвии, и среди них частицы креста, на котором был распят Спаситель. Прошелся между гробницами. Самой впечатляющей из них была высокая плита с высеченной на ней фигурой самого рыцаря де Клера. Это было вполне в духе Плантагенетов – хоронить своих вассалов в самых святых местах острова. Гробница Стронгбоу была символом их власти над Ирландией. Но величайшим сокровищем собора Христа, почитаемым даже больше, чем Животворящий Крест, был посох святого Патрика.

Прошло уже почти два века с тех пор, как монахи собора Христа, во времена архиепископа О’Тула, перенесли это бесценное сокровище из его прежнего хранилища в Ульстере. Конечно, это было для них настоящим триумфом. Но присутствие посоха в Дублине имело еще одно, более скрытое значение.