Киномания - Теодор Рошак

Комната была завалена книгами, но не считая нескольких религиозных брошюр это были комиксы — сплошная кровища и порнография. Вообще-то они называются «комиксы для взрослых», но главные их потребители — подростки, и в первую очередь неуравновешенные мальчишки. Было там и несколько коробок, набитых журналами с самым откровенным порно.

— А у вас есть любимые книги? — спросил я.

Не без смущения Саймон сообщил мне то, что я уже знал:

— У меня трудности с чтением.

Однако если ему было нужно, он вызывал учеников из школы, и они читали ему вслух. И что же он просит их почитать? Казалось, он не хочет отвечать, даже раздражается.

— Вы можете меня не бояться, Саймон, — увещевал я его.

Он подошел к шкафчику и откуда-то из его глубин выудил книгу. Он протянул ее мне как некую драгоценность. В первый и единственный раз Саймону удалось пробудить во мне симпатию. Это было дешевое, в мягком переплете издание «Волшебника страны Оз». Ее так часто листали, что страницы пришлось склеивать липкой лентой.

— Я ее тоже люблю, — признался я.

Когда он услышал это, на его лице появилась улыбка, а потом он печально добавил:

— Ей не нравится, когда ученики читают мне «Волшебника».

— Кому?

— Сестре Елене. И другим преподавателям тоже.

— Почему?

— Она говорит, это большая ложь.

— Вот как?

— Она говорит, что эта книга учит детей лживым вещам.

— Но это же сказка.

— Да, сказка. Но там все заканчивается хорошо.

— Сестра Елена против этого возражает?

— Угу. Наверно, она права.

— Вы так думаете?

— Да. Но… — Он перешел на виноватый шепот, — Иногда мне нравится, когда все в книге кончается хорошо.

— А фильм этот вы видели?

Он усмехнулся.

— Мне он не нравится.

— Не нравится? Почему?

— Глупый фильм. Вовсе не страшный. Для совсем маленьких. Я мог бы сделать гораздо лучше.

— Вы никогда не хотели сделать его римейк?

— Да, хотел. Я все время об этом думаю.

— Правда?

Мы немного поговорили об этом. Скоро я понял, что на уме у Саймона было нечто до крайности мрачное и максимально жуткое в изобразительном плане. Все маленькие страшилки из книги он хотел подать как омерзительные ужасы, а Железный Дровосек, Страшила и Трусливый Лев приобретали у него пропорции вагнеровских героев. Слава богу, подумал я, никто никогда не профинансирует такой проект. Но хуже всего — меня это и вправду зацепило, как удар ниже пояса, — что Дороти у Саймона умирала в конце книги. И не самой легкой смертью. Она была призвана по-катарски символизировать трагическую судьбу человечества, преследуемого злым Богом. Перед моим мысленным взором возник такой образ: Джуди Гарленд, как Христос, распята на кресте. Это было уж слишком.

— Да бросьте, Саймон! Я не верю, что вы это серьезно. Неужели вы и вправду хотите убить Дороти — героиню?

— Конечно. Как Джанет Ли в «Психозе». И Тото. По крайней мере, сестра Елена говорит, что этот фильм должен заканчиваться именно так. А Злая Ведьма и Волшебник продолжают борьбу… и мы не знаем, кто победит.

На следующей неделе я специально заехал в книжную лавочку в Вествуде, где видел иллюстрированное первое издание «Волшебника». Оно все еще не было продано. Я купил его и подарил Саймону. Он был доволен и быстро пролистал книгу.

— Картинки не очень страшные, — прокомментировал он. Но подарок его порадовал.

О конфетах «Милк Дадс»

— Вы понимаете, что эти конфеты очень вредны для ваших зубов? — спросил я у него как-то раз, когда подсчитывал, сколько штук он одну за другой забрасывает в рот, и дошел до четырнадцати. Конфеты вроде бы помогали ему говорить, но, набив себе рот, он с каждым словом выплевывал шоколадные капельки.

— Да, — ответил он со смешком. — От этого полно дырок. У меня ужасно болят зубы.

— Может быть, вам стоит как-то сдерживать себя.

— Я собирался сделать об этом кино. Может, оно так меня напугает, что я брошу. Вот, мол, смотри, он все время ест эти «Милк Дадс», как я, и однажды ночью у него все зубы сходят с ума и все сразу начинают болеть, — Он расхохотался, разбрызгивая шоколадные капли, — Правда, в зубной боли нет ничего жуткого. Только смешно — катается себе парень по кровати и вопит от боли, — Снова смех и снова шоколадные капли.

— Это плохая привычка, Саймон.

— Может, сделать так: зубы у героя решают восстать… и съесть его голову.

Он отложил эту мысль на потом.

О его планах

Казалось, планы съемок у Саймона составлены на годы вперед. Я попросил его рассказать об этом. Это был единственный вопрос, на который он мог отвечать бесконечно, хотя настолько возбуждался, что его заикание усиливалось. Мне приходилось просить его, чтобы он так не частил, иначе разобрать, что он говорит, было невозможно.

Следующий его фильм должен был называться «Нерожденцы». Это…

— …будет вроде как фантастика о ядах и обо всем, что вокруг, и как из-за этого все дети становятся нерожденцами.

— Нерожденцами?

— Да. Потому что они не хотят рождаться. Поэтому они пытаются прятаться.

— Прятаться? Где?

— В своих матерях.

— Не понимаю.

— Понимаете, их ищут и заставляют рождаться. Но все равно когда матери видят своих новорожденных, они их хотят поубивать, потому что те так выглядят.

— Дети прячутся в матерях? Так не бывает!

— Если не такие, как все, то бывает. А их такими сделали яды.

— Какими?

— Они похожи на червей. Или на грязь.

И снова я обнаружил влияние катарской доктрины — аллегоризированное неприятие деторождения, деградация секса и тела. Но Саймон, почувствовав, что мне эта идея кажется отвратительной, поспешил меня успокоить.

— Это будет смешно. Например, нежелание рождаться будет объявлено преступлением, и их всех арестуют, а огромный плохой судья приговорит их к смерти, — Это вызвало у него хрипловатый смех, который я с ним не разделил, — Но сначала полиции придется погоняться за ними там, внутри, и матери от этого корчатся и дергаются…

Я решил, что мне больше не хочется об этом слушать, и он перешел к рассказу о фильме, который должен будет называться «Американский рот». Это будет фильм о хождении по магазинам.

— О хождении по магазинам?

— Когда мне впервые рассказали о торговых рядах в Санта-Монике, мне послышалось не «ряд», а «рот». Потом мне приснился об этом сон. Там, куда вы приходите за покупками, — огромный рот. И он начинает вас пережевывать. Мы хотим снимать в этих торговых рядах. Уже договорились об аренде. Понимаете, этот ряд — он и в самом деле рот ада. Вот такой.