Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Вдруг в глубине парилки что-то блеснуло. В завершение своих признаний Ласей упомянул об убийстве Кати Фонтана, утверждая, что это Фарабо ему рассказал: «Он говорил о молодой женщине, о свастике, которую ваш отец вырезал у нее на…» Эрван прервал его и пригрозил, что ударит, но пропустил главное: Тьерри Фарабо, возможно, мог рассказать психиатру историю Кати (по крайней мере, в том виде, в каком сам ее знал), но никоим образом не мог упомянуть о свастике, вырезанной на лбу.

По простой причине: эта деталь была ему неизвестна.

Никто не был в курсе существования этой отметины – Мэгги скрыла ее под увечьями, якобы нанесенными Человеком-гвоздем. Никто, кроме Грегуара Морвана, Мэгги и… Мишеля де Пернека.

Несмотря на морфин, Эрван сконцентрировался еще больше. Единственное предположение могло объяснить это несоответствие: Ласей и Мишель де Пернек – одно и то же лицо. Когда первый удар по тормозам миновал – нет, невозможно, слишком грубо, слишком безумно, – Эрван почувствовал, как открылся шлюз и на него хлынул поток совпадений и точек соприкосновения двух персонажей. Возраст, физический облик, профессия. Грегуар и Мэгги утверждали, что де Пернек продолжил свою карьеру в Бельгии и умер в девяностых годах, но что они, в сущности, могли знать?

У него закружилась голова. Эти усилия под наркотиком совершенно его опустошили. Невозможно предвидеть все последствия такого сценария. Долгосрочная месть. Исследования, которые под прикрытием научного прогресса преследовали иную цель: возрождение Фарабо и уничтожение клана Морванов.

Мысль свести счеты с Ласеем всегда грела ему сердце, но сейчас, прикованный к кровати, что он мог сделать? А главное, что задумал противник? Если он правильно все понял, если де Пернек и Ласей один и тот же человек, предполагает ли это, что грядет последнее действие? Новая ловушка?

Эта мысль навела на другую: он сказал себе, что между двумя мужчинами есть различие, и крайне существенное: де Пернек был трусом, который никогда не мог перейти к действию (это Мэгги разделала Кати), Ласей же, напротив, был крепким орешком, не боящимся физического насилия. Как объяснить подобную перемену? Может, он закалился с возрастом? А может, принимал наркотик или какой-то препарат собственного изобретения?

По телу пробежали мурашки: плейбой-профессор провел несколько десятилетий, исследуя жестокость. Он утверждал, что хочет обуздать ее, – но возможно, он искал иные пути, например, чтобы высвободить собственную агрессивность…

Хуже всего было то, что Эрван ни в чем не был уверен и не мог ни двинуться, ни даже позвонить – никто бы ему не поверил. В этой камере-обскуре он был больше чем мертв – похоронен заживо.

Он закрыл глаза – веко к веку, тьма на тьму – и стал молиться за Лоика.

142

Уехав после полуночи и соблюдая ограничения скорости, он доехал до Бреста около семи утра. Садиться за руль «астон-мартина» было исключено: он снизошел до «Ауди А3», на котором когда-то ездил на работу.

GPS. Локирек. Гостиница с видом на море. Белая многоэтажка, синие ставни, зеленая лужайка. Во внесезонье заведение было наполовину закрыто и могло предложить только несколько номеров, но Лоик не стал привередничать. Он велел обязательно разбудить его не позднее девяти утра. Пока он говорил, его лицо все сильнее гримасничало и подергивалось тиком. Девушка за стойкой подозрительно поглядывала на него – время заезда, смертельная бледность, лихорадочная возбужденность: от Лоика так и несло проблемным клиентом. Она даже предложила вызвать врача – он злобно оборвал ее и только повторял как заведенный:

– Разбудите меня в девять! Это очень важно!

Оказавшись у себя в номере, он взялся за дело: два часа, чтобы обдолбаться вусмерть. Он снял покрывало с постели и разложил на простыне свои припасы: суповую ложку, кокаин, соду, зажигалку, флаконы с физраствором, алюминиевую фольгу и водяную трубку. Давай, шеф.

В ложку: три части кокса, одна часть соды, немного физраствора. Подогреть. Когда запузырится по бокам, остановиться – только не допускать до кипения. Отложить в сторону. Вскоре на поверхности появится маслянистая капля: чистый кокаин. Подогреть еще немного, уголком простыни промокнуть дно. Снова убрать жидкость. Обтереть комок: free base[139] готов. Достаточно для первой трубки.

Учитывая, что он задумал, ему придется приготовить как минимум двадцать порций. Когда он их выкурит, мозг превратится в один сплошной развал, сердце – в кусок мертвечины, а вены – в свинцовые трубы. Если все пройдет хорошо, именно к этому моменту администраторша, обеспокоенная тем, что он не отвечает на ее звонки, обнаружит его в номере.

После второго комка вонь жженой соды заполнила номер, его большой палец горел от постоянно включенной зажигалки, а по всему телу бегали мурашки. Зов наркотика. План рискованный, но было в нем и нечто возбуждающее: передоз в качестве смертельного оружия, куда уж дальше.

Он продолжал манипулировать своими ингредиентами: кокаин, сода, раствор, огонь… всем наркам знаком free base: когда ваши вены похожи на высушенные лианы, а кожа так истыкана, что вы боитесь, что начнете писать через руки, приходится садиться на курево. Лоик никогда не покупал крэк на улице: он предпочитал стряпать сам. Так становишься немного химиком и утешаешься тем, что куришь чистый продукт. На самом деле – то же самое дерьмо, что и на каждом углу, но наркоман убаюкивает себя иллюзиями, известное дело.

На пятнадцатом комке он сказал себе, что может начинать курить, не прекращая кухарничать. Нет. После третьей затяжки он уже не сможет ни о чем думать, кроме как о следующей. Всего в несколько вдохов крэк сажает вас на крючок, превращая вашу жизнь в адскую цепную зависимость.

Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Наконец он промыл последний комок концентрата и оглядел свою добычу, разложенную на простыне. Двадцать камешков для путешествия без возврата, как у Мальчика с пальчик. Мурашки превратились в дрожь. Очищенный продукт неудержимо звал его, испарения алкалоида щекотали ноздри, как ампутированный член мучает калеку.

Водяная трубка. Алюминиевый листок. Он размял первые частицы и разжег. Буквально за несколько секунд дым проник в кровь via[140] слизистую легких, потом кровь поднялась в мозг, взорвав его. БАМ! Наслаждение обволокло его, как фольга трубку. Хорошо, обжигающе, сверкающе. Он откинулся назад, ударившись головой об окно. Но ничего не почувствовал.

Ни малейшего представления, сколько времени прошло, но прошло оно слишком быстро: он уже возвращался. Скорее, новый комок. Раздавить, положить, зажечь. Это как снова кончить после эякуляции: удовольствие и потеря себя идут рука об руку. Каждый вдох становился благословением, каждый удар сердца – выплеском счастья. Его существо растворилось в пространстве: он мог все, он знал все. Золотые молнии полыхали в его мозгу, как в замедленной съемке. Гениальные прозрения фонтанировали в его разуме. Невероятные биржевые расчеты – я должен их записать, – глубинные открытия в Ваджраяне – я должен помолиться, – непререкаемые решения относительно опеки над детьми – я должен позвонить Софии… Все нашло свое разрешение. Все было расставлено по местам.