Мужчины не ее жизни - Джон Ирвинг

— Алан, если ты закроешь окно, я думаю, мы еще сможем поспать.

— Мне холодно, папа, — сказал Грэм. — Папа совсем замерз, — добавил мальчик.

— Мы все замерзли, Грэм.

— Папа сильнее замерз, — сказал Грэм.

— Алан? — начала говорить Рут.

Она сразу все поняла. Она осторожно обняла Грэма, который прижался к ней, и, не глядя, прикоснулась к холодному лицу Алана. Она опустила руку ниже — под одеяло, где ее тело и тело Грэма были теплыми, но даже и под одеялом Алан был холоден — холоден, как пол в ванной в ее вермонтском доме зимним утром.

— Маленький, — сказала Рут Грэму, — давай-ка пойдем в другую комнату. Пусть папа еще немного поспит.

— Я тоже хочу немного поспать, — сказал ей Грэм.

— Пойдем в другую комнату, — повторила Рут. — Может, ты поспишь с Кончитой.

Они прошли по гостиной номера — Грэм тащил за собой свое одеяло и плюшевого мишку, Рут была в футболке и трусиках; даже брак не изменил ее спальных привычек. Она постучала в дверь комнаты Кончиты и разбудила ее.

— Извините, Кончита, но Грэм хочет поспать у вас, — сказала ей Рут.

— Конечно, детка, — давай, заходи, — сказала Кончита Грэму, который протопал мимо нее к ее кровати.

— Здесь не так холодно, — заметил мальчик. — В нашей комнате холодища. Папа совсем замерз.

— Алан умер, — прошептала Рут Кончите.

Она вышла в гостиную, там набралась мужества вернуться в свою спальню. Закрыв окно, она прошла в ванную, где наспех вымыла руки и лицо, почистила зубы, не обращая внимания на волосы. Потом она кое-как оделась, ни разу не взглянув на Алана и не прикоснувшись к нему. Рут не хотела видеть его лицо. Всю оставшуюся жизнь она хотела представлять его таким, каким он был живой; и без того было худо, что она унесет с собой в могилу воспоминание о неестественном холоде его тела.

Когда она позвонила Ханне, не было еще и шести.

— Тебе со мной лучше дружить, — сказала Ханна, сняв трубку.

— Это что за хер? — услышала Рут голос экс-вратаря.

— Это я. Алан умер. Я не знаю, что делать, — сказала Рут Ханне.

— Ах, детка, детка… я сейчас буду! — сказала Ханна.

— Это что за хер? — снова спросила бывшая хоккейная звезда.

— Слушай, иди — найди себе другую шайбу! — услышала Рут голос Ханны. — Не твое сраное дело, кто мне звонит…

Когда Ханна приехала в «Станхоп», Рут уже позвонила Эдди в Нью-Йоркский спортивный клуб. Эдди и Ханна взяли все хлопоты на себя. Рут не пришлось говорить с Грэмом, который, к счастью, снова уснул в кровати Кончиты; мальчик проснулся только после восьми, а к этому времени тело Алана уже увезли из отеля. Ханна, которая повела Грэма завтракать, проявила удивительную изобретательность, отвечая на его вопросы о том, куда делся папа. Оказаться на небесах Алан еще не мог, решила Рут; она полагала, что еще слишком рано заводить разговоры о небесах, которых в скором времени будет предостаточно. Ханна держалась более практичного вранья: «Твой папочка уехал в офис, Грэм» или «Твой папочка, может быть, отправится путешествовать».

— Путешествовать куда? — спрашивал Грэм.

Кончиту Гомес смерть Алана сразила наповал. Рут просто окаменела. Эдди вызвался отвезти их всех в Сагапонак, но Тед Коул не напрасно учил свою дочь езде. Рут знала, что может выехать с Манхэттена или приехать туда в любое время, когда ей нужно. Хватит и того, что Эдди и Ханна избавили ее от забот о теле Алана.

— Я могу вести машину, — сказала им Рут. — Что бы ни случилось, машину я могу вести.

Но искать в одежде Алана ключи было выше ее сил. Эдди нашел ключи. Ханна упаковала одежду Алана.

В машине Ханна сидела сзади с Грэмом и Кончитой. В обязанности Ханны входило отвлекать Грэма — это была ее роль. Эдди сидел рядом с Рут на пассажирском сиденье. Эдди пришел к выводу, что его роль остается неопределенной, но он занялся изучением профиля Рут; Рут никогда не отрывала глаз от дороги — только для того, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида или в боковые.

Бедный Алан, думал Эдди, вероятно, это была острая сердечная недостаточность. Так оно и было на самом деле — Эдди оказался прав. Но более интересным было то, в чем он оказался не прав. А не прав он был в том, что воображал, будто влюбился в Рут, глядя на ее скорбный профиль; он не понимал того, как сильно в этот момент она напоминала ему свою несчастную мать.

Бедный Эдди О'Хара! Ему выпала самая неблагодарная судьба: он был сбит с толку заблуждением, будто влюбился в дочь единственной женщины, которую когда-либо любил! Но кто может провести различие между любовью и иллюзией любви? Даже настоящая любовь — это воздействие воображения.

— А где папа теперь? — начал Грэм. — Он все еще в офисе?

— Я думаю, он сейчас у доктора, — сказала мальчику Ханна. — Я думаю, он пошел к доктору, потому что не очень хорошо себя чувствует.

— Он все еще мерзнет? — спросил мальчик.

— Может быть, — ответила Ханна. — Доктор выяснит, что у него за болезнь.

Волосы у Рут были по-прежнему нечесаны — волосы проснувшейся женщины, — на лице никакой косметики. Губы у нее были сухими, а морщинки в уголках глаз стали очень заметными — раньше Эдди их не замечал. У Марион тоже были морщинки в уголках глаз, но в этот момент лицо Марион исчезло из памяти Эдди — его захватило выражение лица Рут, излучавшего скорбь.

Рут в сорок лет переживала первую горечь траура, а Марион в тридцать девять, когда Эдди видел ее в последний раз, скорбела уже целых пять лет; ее лицо, на которое теперь было так похоже лицо дочери, отражало почти что вечную скорбь.

Эдди в шестнадцать лет влюбился в печаль Марион, которая казалась более неотъемлемой ее частью, чем ее красота. Но красота, уходя, остается в памяти; лицо Рут перед Эдди теперь отражало отцветшую красоту, что было еще одной мерой любви, которую Эдди искренне питал к Марион.

Но Эдди не знал, что все еще влюблен в Марион; он искренне верил, что влюбился в Рут.

«Что такое случилось с Эдди, черт его возьми? — думала Рут. — Если он не прекратит пялиться на меня, я съеду в кювет!»

Ханна тоже заметила, что Эдди смотрит на Рут.

«Что такое случилось с Эдди, черт его возьми? — думала Ханна. — С каких пор этот засранец начал интересоваться женщинами моложе его?»

«Она уже год как вдовствовала», — написала когда-то Рут Коул. (Всего за четыре года до того, как сама стала вдовой!) И год спустя после смерти Алана (точно так же, как она писала когда-то о своей вымышленной вдове) Рут все еще пыталась «сохранить воспоминания о прошлом, как это подобает любой вдове».

«Как это я могла почти все предчувствовать?» — спрашивала себя писательница; Рут, хотя и говорила, что хороший писатель может вообразить что угодно (и вообразить это достоверно), и часто утверждала, что реальный жизненный опыт нередко переоценивается, не могла не удивляться тому, как точно вообразила она переживания вдовы.