Екатерина Великая - Ольга Игоревна Елисеева

«Любезный мой питомец»

Эта страница царствования Екатерины больше связана с именем ее фактического соправителя Потемкина. С середины 70-х годов Григорий Александрович стал ближайшим сотрудником императрицы во всех вопросах, касавшихся внешней политики. Екатерина называла его своим «учеником» и «питомцем», ему была предоставлена реализация самых смелых планов русского правительства. Разработанные им проекты «О Крыме», «О Польше», «О Швеции» легли в основу русской внешней политики второй половины екатерининского царствования.

Роман Потемкина с императрицей продлился около двух лет — с 1774 по 1776 год. И вина за охлаждение во многом лежала на самом Григории Александровиче. Его политическое положение было исключительно трудным. Придворные партии видели в нем преходящую фигуру, вся сила которой основывалась на переменчивой сердечной привязанности государыни. Было непонятно, почему Потемкин получил от Екатерины так много власти по сравнению с прежними фаворитами; новому «случайному» вельможе всячески старались напомнить его место. Неудивительно, что Потемкин внутренне терзался, а на людях проявлял надменность и высокомерие. С годами он научился сдерживать себя, но опыт и знание истинной цены придворных связей пришли не сразу.

Екатерина, как могла, сглаживала ситуацию. С ревнивым и вспыльчивым Потемкиным она вела себя очень тонко, понимая, чего стоит его «золотая голова», и до тех пор, пока взаимная страсть связывала их, старалась терпеть его бурные сцены и мелочные придирки. «Я верю, что ты меня любишь, — урезонивала она супруга, — хотя и весьма часто и в разговорах твоих и следа нет любви. Верю для того, что я разборчива и справедлива, людей не сужу и по словам их тогда, когда вижу, что они не следуют здравому рассудку… Хотя ты меня оскорбил и досадил до бесконечности, но ненавидеть тебя никак не могу… Милый друг, душа моя, ты знаешь чувствительность моего сердца»[1061].

Если Орлов не был в полном смысле слова государственным человеком, то кипучая деятельность Потемкина привносила в жизнь Екатерины другую проблему. Новый фаворит работал дни и ночи. Когда императрица, проснувшись в 5–6 часов утра, являлась в покои к возлюбленному, то она с досадой замечала, что тот уже на ногах, а его секретари снуют по коридору с бумагами. Талантливый политик и деятельный сотрудник, Потемкин кипел энергией, быстро учился и норовил все делать сам. Беда была не в том, что порученную работу он исполнял плохо — наоборот, Григорий Александрович блестяще справлялся со сложнейшими проблемами, но, к сожалению, слишком редко спрашивал позволения своей августейшей супруги. «Муж, пророчество мое сбылось, — с горечью писала в одной из записок Екатерина, — неуместное употребление приобретенной Вами поверхности причиняет мне вред, а Вас отдаляет от Ваших желаний, и так прошу для Бога не пользоваться моей к Вам страстью… Хотя бы единожды послушай меня, хотя бы для того, чтоб я сказать могла, что слушаешься»[1062].

В таких условиях ссоры были неизбежны. Два одаренных политических деятеля с трудом уживались вместе, споры из кабинета переходили в спальню. «Дав мне способы царствовать, — писала Екатерина о событиях 1774 года, — отнимаешь силы души моей»[1063]. «Мы ссоримся о власти, а не о любви», — грустно замечала императрица в другом письме.

Как бы сильно Екатерина и Потемкин ни любили друг друга, долго вытерпеть подобное они не могли. В 1776 году придворные группировки, почувствовав угрозу во всевозрастающей власти нового фаворита, ополчились на него общим фронтом. И тогда Екатерина совершила страшный для женщины, но единственно верный для государыни шаг. Все еще любя своего вспыльчивого героя, все еще очень страдая из-за их разлада, она решила пожертвовать им как фаворитом, удалив с поста «случайного» вельможи и тем самым успокоив его недоброжелателей. Зажав собственные чувства в кулак, императрица не посчиталась и с чувствами любимого человека. Потемкин устроил ряд сцен, бросил двор, ускакал в Новгородскую губернию якобы на инспекцию крепостей… Пока он страдал и метался, Екатерина сохраняла внешнее спокойствие, ожидая, что буря стихнет и разум возобладает в голове мужа. Так и произошло. Императрица слишком хорошо знала людей: для Потемкина, как и для нее самой, главным в жизни была работа, и удаление отдела он переживал болезненнее, чем удаление от своей супруги. Поэтому князь вернулся. Екатерина выиграла этот раунд. Она сохранила для себя блестящего сотрудника и ближайшего друга, но… потеряла возлюбленного.

Постепенно Григорий Александрович набрал нужный политический вес, стал главой крупнейшей придворной группировки — так называемой русской партии. Прочность положения самой Екатерины на престоле стала зависеть от его поддержки. Именно с этого момента императрица обрела подобие семьи — того спокойного и надежного места, где она могла расслабиться, быть самой собой, получить помощь, совет, душевную поддержку. С годами Екатерина и Григорий Александрович даже на людях стали держаться как супружеская пара. «Десятилетняя разница в возрасте между ними, — пишет английская исследовательница И. де Мадариага, — значила все меньше по мере того, как оба они старели. К концу жизни Потемкина… он был велик сам по себе… Вероятно, его пребывание рядом с Екатериной в масштабах страны играло стабилизирующую роль. Отчасти он удовлетворял потребность русских в мужской власти»[1064].

Это была семья, где мужа и жену объединяли не любовь, а дружба, не ложе, а кабинет. Императрица оказывала знаки внимания поклонницам светлейшего князя. С другой стороны, каждый новый фаворит Екатерины мог занять свое место только после согласия Потемкина — слишком уж важен был с политической точки зрения пост «случайного» вельможи, чтобы сквозь пальцы смотреть на людей, сменяющихся на нем.

На личных взаимоотношениях Екатерины и Потемкина это отражалось мало: оба стояли слишком высоко над остальными и слишком ценили свой союз, дававший огромные государственные плоды. После смерти Григория Александровича в 1791 году императрица писала о нем барону Гримму: «В нем было… одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил»[1065].

Встречались, правда, недоразумения. Ведь каждый следующий фаворит, ощущая свою силу, рано или поздно пытался вступить в противоборство с Потемкиным. Тогда Екатерина отказывалась от «случайного», обычно без сожаления и даже с чувством гнева на слишком много возомнившего о себе любовника. В этом смысле характерен эпизод с Иваном Николаевичем Корсаковым, «Пирром, царем Эпирским», как называла его Екатерина, подчеркивая античную красоту фаворита. В 1778 году он был удален с поста временщика. При дворе дело объясняли тем, что Корсаков изменил Екатерине с графиней Прасковьей Александровной Брюс. Однако в личной записке бывшему любовнику императрица дала другую версию событий. Оказывается, очаровательный «Пирр» сблизился с недоброжелателями Потемкина и назвал князя «общим врагом». Этого было достаточно, чтобы самоуверенный мальчик, как ядро из пушки, вылетел из покоев Зимнего дворца и, не оглядываясь, домчался до самой Москвы. «Ответ мой Корсакову, который назвал князя Потемкина общим врагом, — писала императрица. — …Буде бы в обществе справедливость и благодарность… превосходили властолюбие, то бы давно доказано было, что никто вообще друзьям и недругом… не делал более неисчислимое добро. Но как людским страстям нередко упор бывает, того для общим врагом наречен»[1066].