Сторож брату своему - Ксения Медведевич

– Не ходи сюда, Аирмед, – рявкнул Сенах.

Но заклинательница медленно, как во сне, вошла в сад. И тут же выбежала, закрывая рот рукой.

На столбике под ветерком колыхалась все та же круглая плетенка. Девочка пошевелилась. Курица вдруг вскочила и, заполошно кудахча, забегала на веревке.

Сенах двинулся вперед, Тарег вскинул руку:

– Нет. Смотри внимательно.

В сумеречном мире вокруг обеих фигурок оборачивалась склизкая лента. Она вылезала из приоткрытых ртов детей, мальчику заползала в одно ухо, вылезала из другого, обкручивалась вокруг столба, перекидывалась через свитые веточки «глаза».

– Они уже не здесь.

Впрочем, все и так это поняли.

Добровольное согласие жертвы нельзя отменить. И нельзя взять обратно. Даже если в какой-то момент жертва обнаруживает, что ее обманули.

Но дети, похоже, не сопротивлялись. Веревка не натерла им горло, не оставила красных следов. За шею их подвязали, чтобы удобно сиделось темечком вверх – головой к солнцу. И чтобы не упали, потеряв сознание. Чтобы оставались в ритуальной позе – макушкой к Глазу аль-Лат. Богиня питалась.

Хашишин, приплевшийся в сад вслед за сумеречниками, сплюнул тягучую слюну. На него обернулись. Он равнодушно оглядел пятачок с жертвами и медленно моргнул. Пожал плечами и поплелся наружу. Сумеречники вышли следом и больше никуда уже не заходили. Только в дом амиля – вот этого вот хлюпающего дурака в нестираной рубашке.

– Клянусь, о благороднейшие дети ашшаритов… – этот дурак даже не мог отличить сумеречника от человека, – …я не виновен в ваших бедах! И я не знаю ни про каких пленных лаонцев!

Из проема, уводящего на холодную винтовую лестницу в подвал, вынырнул Аллиль. И покачал головой – никого, мол. Три арки моста над синеватым провалом вади виднелись с верхнего яруса крепости как на ладони. Там тоже никого.

– Где они? Где сумеречники? – тихо спросил дурака Амаргин.

– Сюда давно, давно никто не приезжает… – жалобно забормотал человек.

И захлопал ресницами, словно просыпаясь.

Амаргин обернулся к заклинательнице. Та пожала плечами и кивнула: ну что ж. И потянулась к кинжалу.

– Он тут ни при чем, – Тарег сделал шаг к замершему дураку. – Какое у тебя дело к сумасшедшему?

– Отойди, – улыбнулась Аирмед.

– Он не виновен перед тобой!

– Они все виновны, Стрелок, – улыбнулась женщина.

Зародыш в ней дрогнул и дернул обеими ручками. И крутанулся вокруг своей оси, играя с пуповиной.

– Отойди.

Тарега подвинули.

Человек пискнул и страшно охнул, когда лезвие со скрипом вошло ему в грудину. И кулем рухнул на песок. Кровь толчками выплескивалась из раны.

– Киан умирал на этом мосту одиннадцать дней. И все эти одиннадцать дней этот человек ходил туда поглазеть. Сделать ставки. Посудачить. А потом шел есть плов.

Аирмед медленно вытерла кинжал краем своего бурнуса. И тихо сказала:

– Они все виновны. И все наказаны. Они заслуживают власти такой, как… Она.

Тарег развернулся и быстро пошел прочь.

* * *

Проулок перед ним затягивало дымом. Где-то впереди орали. Билась посуда.

Знакомый холод вдруг лизнул спину. Под воротной перекладиной крутилось плетеное колечко. Изнутри доносились веселые крики и хохот:

– Аааа!.. Лови ее! Лови!..

И кудахтанье курицы.

– О господин! О господин! Там… там совершается ужасное!.. – Неизвестно откуда взявшийся Юсуф ибн Тагрибарди ибн Али аз-Захири налетел прямо на Тарега.

Языковед цеплялся и стучал ему в грудь сухим кулачком:

– Ужасное злодеяние! Девочке еще не закрыли лица! Они разыгрывают ее в кости!

Квохтанье курицы оборвалось.

– Ааа! – донесся из сада счастливый вопль. – Попалась! Ощипать ее! Где этот старый пердун! Эй, ты, засранец! Куда он делся, Аббас?!..

– Ой-ой-ой! – глупо крикнул Тарег.

И бросился в дом.

– Не трогайте! Не трогайте ее!!! – орал он на бегу.

Похоже, эти идиоты собирались сожрать жертвенную птицу!

На песчаном пятачке было не протолкнуться. Курица болталась свернутой головой в руке высоченного кальбита. Сквозь тощие ноги в сандалиях Тарег с падающим сердцем увидел опрокинутое тело мальчика. Ребенок был мертв. Точнее, съеден. Утолстившаяся, жирно блестящая лента как раз продевалась через глазницу.

– Господин! Господин! Это незаконно! Это… это просто ужасно! – Писк аз-Захири вернул его в чувство.

– А ну не трогайте ее! Брось, говорю!

В курице копошились блескучие черви поменьше – Богиня не брезговала и животными.

В ответ на его крик стоявшие кружком бедуины обернулись. И Тарег понял, о чем кричал аз-Захири.

Старый знакомец Аббас, торжествующе хохоча, локтем прокладывал себе дорогу в плотной толпе. Полумертвую, слабо постанывающую девочку он волок за волосы, явно намереваясь уединиться с ней внутри дома. Остальные, радостно гомоня, напутствовали соратника и увещевали не терять времени даром – а то всем же хочется.

– Не смей! – резко выкрикнул Тарег.

– А ну пошел отсюда, кафир! – гаркнул Аббас и затолкался дальше.

Аз-Захири застонал, поминая Всевышнего.

Блестящая лента выпросталась изо рта мертвого мальчика и широкой петлей захлестнула левую ногу бедуина. Другой ее конец рванул вверх из уха всхлипывающей девочки и поднялся к лицу ничего не подозревающего, довольно регочущего Аббаса. Бедуин запнулся и удивленно покосился вниз. Кончик ленты плотоядно набух. И ударил человеку в лицо.

Аббас закричал так, что от него брызнули в стороны.

Тарег схватил замершего с открытым ртом аз-Захири за рукав и поволок к выходу из сада. Оттуда уже валила толпа в полосатых бурнусах кальб.

– Сумеречное отродье! Он убил Аббаса! Убил колдовством, ааааа!!!..

Тарег успел оттолкнуть грамматиста подальше. А потом ему повезло – бежавший кальбит размахивал толстым пастушьим посохом. Который, конечно, очень быстро оказался в руках Тарега.

Сука-удача оставила его еще быстрее, чем в прошлый раз: вскоре он оказался на земле, закрываясь локтем и ладонью от сыплющихся со всех сторон ударов.

А потом все кончилось, и Тарег больше, к счастью, ничего не помнил.

* * *

В этот раз к коновязи его не подвешивали. Вытряхнув из вьюка, просто отволокли в палатку и бросили на землю. Видимо, на несколько дней, потому что в щели то пробивался свет, то тянуло жутким холодом. Скрученные запястья быстро перестали болеть – занемели.