Треугольная жизнь (сборник) - Юрий Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ох, вас не было! — восхищенно докладывал людиновец. — Явилась одна! Про свои шуры-муры с зятьком рассказывала! Ох, баба! Я бы и сам такую тещу… А вы сколько дали?
— Чего?
— Денег.
— Зачем?
— Чтобы на передачу пустили. Я — сто долларов!
— Я — ничего…
— Наверное, москвичам бесплатно, — вздохнул людиновец и продолжил рассказ: — После обеда обсуждали одного козла, который сына у жены умыкнул и в Сибирь увез… А сейчас будет — «Я ушел от жены…».
— Как? — обомлел Калязин.
— Как уходят — с вещичками, — разъяснил мужичок.
Но Саша уже не слушал его, а гневно думал о том, что Гляделкин нарочно подстроил ему эту передачу, придумав распространителей из Сибири. Но зачем? Как — зачем? Жаба его душит, что Инна теперь с ним, с Калягиным. Вот и мстит, мерзавец!
Тем временем из толпы ожидающих вынырнула немолодая дама в кожаном брючном костюме с органайзером в руках. Ее лицо показалось Саше знакомым. Она явно кого-то выискивала в толпе. Поколебавшись, дама подошла к Калягину:
— Простите, вы, случайно, не из издательства «Маскарон»?
— Да.
— Александр Михайлович?.. — Она заглянула в органайзер. — Калязин?
— К вашим услугам.
— Замечательно! А то наш ассистент вас на входе прозевал. Я — Нина Трусковецкая, редактор передачи. — И она протянула ему руку.
— Очень приятно!
Ее пальцы были так густо унизаны кольцами и перстнями, что Калязину показалось, будто он пожал стальную рыцарскую перчатку.
— «Энциклопедию семейных тайн» не забыли?
— Нет. — Саша похлопал по полиэтиленовому пакету.
— Только очень коротко. А то рекламщики меня убьют. Скажут: «джинса»…
— Что?
— Левая реклама. Стойте здесь и никуда не уходите! — приказала Трусковецкая и умчалась, мелко подергивая бедрами.
Саша глянул на людиновца и обнаружил, что тот смотрит на него со священным трепетом:
— Вы из издательства?
— Да.
— Вот повезло! Я понимаю, вас интересуют в основном пищевые продукты. Но в моем трактате есть большой раздел о семейном питании! Сейчас покажу…
— Почему продукты? — удивился Саша.
— Ну как же! Издательство ваше «Макарон» называется?
— «Маскарон».
— А что это?
— Каменная маска на фасаде дома…
— Тем более! — обрадовался людиновец. — У меня тут даже чертеж идеального дома для семьи есть…
Пока он, сопя, извлекал из портфеля трактат, Калязин злорадно подумал о том, что завтра обязательно расскажет про этот «макарон» Гляделкину, чрезвычайно гордившемуся редкостным названием своего издательства.
— Вот! — Мужичок наконец достал из портфеля толстенную красную папку. — Десять лет писал! — гордо доложил он. — С двумя женами из-за этого развелся…
— Видите ли, — начал Калязин, опасливо косясь на рукопись, — мы издаем литературу несколько иного плана…
— Не волнуйтесь! Я заплачу, — пообещал людиновец и полез в боковой карман.
Выручила Трусковецкая — она внезапно выскочила из толпы и подбежала к Саше. Лицо ее было перекошено ужасом:
— Что вы со мной делаете, Александр Михайлович!
— Я?!
— Вы давно уже должны сидеть во втором ряду с экспертами!
Она схватила Сашу за рукав, протащила сквозь толпу и поволокла по лабиринту узких проходов между фанерных перегородок, с которых свисали клочья разноцветной материи. Наконец они оказались в ярко освещенной студии. Посредине высился круглый подиум. На нем стояли три массивных кресла, а рядом — большой розовый куст в керамической кадке. Розы, судя по всему, были искусственные. С одной стороны подиума возвышался сложно изломанный задник с переливающейся огромной надписью «Семейные катастрофы». Причем гигантская буква «А» представляла собой довольно сложную конструкцию. Верхний треугольник являлся отверстием в человеческий рост, а нижняя, трапециевидная часть циклопической буквы образовывала лестницу, по которой, очевидно, спускались к зрителям герои ток-шоу. С противоположной стороны был амфитеатр, составленный из желтых пластмассовых сидений. По сторонам съемочной площадки на специальных возвышениях торчали две камеры, и возле них возились операторы с большими наушниками на головах. Третья камера была укреплена на длинной — метров шесть — ажурной стреле вроде тех, что бывают у передвижных подъемных кранов. Благодаря какой-то хитрой механике два паренька управляли стрелой таким образом, что камера плавно перемещалась по всему подиуму и зрительному залу.
Трусковецкая усадила Сашу во втором ряду между тяжко дышавшим толстяком в массивных очках и крашеной блондинкой, одетой почему-то в генеральскую форму времен Отечественной войны 1812 года.
— Знакомьтесь, наши эксперты! — представила Нина. — Великий магистр белой магии Данилиана Юзбашьянц.
— Великий магистр высшей белой магии! — строго поправила Данилиана и кивнула.
— Конечно, великий и, разумеется, высшей… — поправилась Трусковецкая. — Извините!
— Калязин… — отрекомендовался Саша.
— А это профессор сексопатологии Константин Сергеевич Либидовский.
— Калязин… Издательство «Маскарон». — Саша пожал мягкую влажную руку сексопатолога.
— Это у вас выходила книжка Хуппера «Алиса в Заоргазмье»? — спросил он, борясь с одышкой.
— У нас.
— И напрасно. Хуппер не сексопатолог, а шарлатан.
Зал тем временем заполнился. Подбежал патлатый паренек и показал, как следует держать микрофон, если захочется что-нибудь сказать, — не далеко ото рта, но и не впритык.
— Скажите что-нибудь! — приказал он Калягину.
— А что я должен сказать?
— Звук нормально! — раздался зычный голос откуда-то сверху, и паренек умчался.
Следом появилась девчушка в клеенчатом передничке. Обмакнув в пудру большую кисточку, она легко обмахнула лицо Калягину, потом долго возилась с потной физиономией Либидовского. К Данилиане гримерша даже не притронулась, ибо над недвижным лицом магессы уже основательно поработал даже не гример, а, наверное, скульптор.
— Будем начинать! — распорядилась Трусковецкая и спросила в микрофон: — Что со светом?
— Свет — нормально! — ответил громовой голос сверху.
— Где Альберт?
— Сейчас освободится. Дает интервью американцам…
— Каким еще американцам? — возмутилась она. — Через час нас выгонят из студии к хренам собачьим!
— А ты пока зал погрей! — посоветовали сверху.
Трусковецкая тихо выругалась и с нелегко давшейся ей балетистостью взбежала на подиум: