Кулак Аллаха - Фредерик Форсайт

Обычно Омар Хатиб доверял допросы своим подчиненным, а сам довольствовался тем, что устанавливал уровень жесткости допроса и анализировал результаты. Но тут был особый случай, на этот раз требовалась особая тщательность, поэтому Хатиб сам допрашивал подозреваемого, запретив подчиненным открывать звуконепроницаемую дверь камеры.

В потолок этой камеры на расстоянии около ярда один от другого были вделаны два стальных крюка, с которых свисали короткие стальные цепи. На цепях был укреплен деревянный брус. Хатиб привязал подозреваемого за запястья к концам бруса так, что тот оказался наполовину вздернутым на дыбу, наполовину распятым. Висеть не на вытянутых вертикально руках намного труднее, и несчастный испытывал адские муки.

Ступни подозреваемого, не достававшие до пола дюйма четыре, Хатиб привязал к концам другого метрового бруса. Подозреваемый висел в центре камеры, поэтому Хатиб мог подойти к нему с любой стороны, а крестообразная поза давала доступ к любой части тела.

Омар Хатиб положил плетеный ротанговый хлыст на стоявший в стороне стол и подошел к несчастному. После первых же шести-десяти ударов отчаянные вопли прекратились, уступив место неразборчивым мольбам о пощаде. Хатиб уставился в лицо подозреваемому.

– Ты дурак, друг мой. Ты мог бы умереть легкой смертью. Ты предал раиса, но наш раис милосерден. От тебя мне нужно только признание.

– Нет, клянусь… ва-Аллах-эль-адхим… клянусь Аллахом, я никого не предавал.

Мужчина плакал, как ребенок, слезы агонии ручьями текли по его лицу. Слабак, подумал Хатиб, этот долго не протянет.

– Нет, предал. Ты знаешь, что такое «Кулак Аллаха»?

– Конечно, – пробормотал несчастный.

– И ты знаешь, где хранилось это устройство?

– Да.

Согнутой в колене ногой Хатиб резко ударил мужчину в пах. Тот машинально попытался согнуться, но не смог. Его стошнило, рвота текла по всему его телу, капала с члена.

– Что да?

– Да, сайиди.

– Так-то лучше. И наши враги не знали, где спрятан «Кулак Аллаха»?

– Нет, сайиди, это секрет.

Хатиб с размаху ударил распятого мужчину по лицу.

– Маниук, грязный маниук, почему же тогда вражеские самолеты на рассвете нашли Эль-Кубаи и разбомбили наше главное оружие?

Глаза мужчины округлились. Ужасное известие заставило его забыть даже о только что нанесенном ему страшном оскорблении: маниуком арабы называют мужчину, исполняющего роль женщины в гомосексуальном половом акте.

– Но это невозможно. Об Эль-Кубаи знала горстка людей…

– А наши враги узнали… И уничтожили его.

– Сайиди, клянусь, это невозможно. Никто не смог бы найти Эль-Кубаи. Его строил полковник Бадри, он так тщательно все замаскировал…

Допрос продолжался еще с полчаса и кончился так, как и должен был закончиться.

Воспоминания Хатиба прервал сам раис.

– И кто же нас предал?

– Инженер, доктор Салах Сиддики, раис.

Все дружно охнули от изумления, лишь президент медленно кивнул, как будто он давно подозревал этого человека.

– Позвольте поинтересоваться, – сказал Хассан Рахмани, – на кого работал этот мерзавец?

Хатиб бросил на Рахмани уничтожающий взгляд и, немного помолчав, ответил:

– Этого он не сказал, сайиди раис.

– Но ведь он скажет, должен сказать, – возразил президент.

– Сайиди раис, – пробормотал Хатиб, – к сожалению, на этом этапе своего признания предатель умер.

Рахмани вскочил, забыв о протоколе.

– Господин президент, я должен сделать заявление. Только что мы стали свидетелями вопиющей некомпетентности. Предатель не мог не располагать связью с нашими врагами, ведь каким-то образом он передавал им свои сообщения. Теперь, боюсь, мы этого никогда не узнаем.

Хатиб одарил Рахмани таким взглядом, что тот невольно вспомнил Киплинга, которого читал еще мальчишкой, в школе мистера Хартли; там была ядовитая змея, которая шипела: «Берегись меня, потому что я и есть смерть».

– Что вы можете сказать? – спросил раис.

– Сайиди раис, что мне сказать? – тоном кающегося грешника ответил Хатиб. – Мои подчиненные любят вас, как родного отца, а может, даже больше. Любой из них охотно отдал бы за вас свою жизнь. Когда они услышали признания гнусного предателя… то немного переусердствовали.

Чушь собачья, подумал Рахмани. Но раис лишь неторопливо кивал. Ему нравилась неприкрытая лесть.

– Это я могу понять, – сказал президент. – Такое случается. А вы, бригадир Рахмани, вы добились каких-нибудь результатов? Или вы способны только критиковать своего коллегу?

Все обратили внимание на то, что Саддам, обращаясь к Рахмани, не назвал его рафиком – товарищем. Мне нужно быть осторожным, очень осторожным, подумал Рахмани.

– В Багдаде работает вражеский радиопередатчик, сайиди раис.

Он вкратце пересказал то, что сообщил ему майор Зайид, хотел было добавить, что если им удастся еще раз перехватить передачу, то они наверняка найдут передатчик, но потом решил воздержаться от обещаний.

– Что ж, поскольку предатель мертв, – сказал в заключение раис, – теперь я могу сообщить вам то, о чем не имел права говорить два дня назад. «Кулак Аллаха» не уничтожен и даже не похоронен в подземелье. За двадцать четыре часа до воздушного налета я приказал перевезти наше секретное оружие в более надежное место.

Аплодисменты, которыми все собравшиеся выразили свое восхищение гением вождя, стихли только через несколько минут.

Саддам сообщил, что ядерное устройство уже перевезли на другой секретный объект, который носит название «Крепость» или «Каала»; расположение Каалы им знать не нужно. Из Каалы устройство будет запущено в тот день, когда нога первого американского солдата ступит на священную землю Ирака. Этот запуск изменит ход всей истории.

Известие о том, что налет британских «торнадо» на Эль-Кубаи завершился безрезультатно, потрясло человека, который был известен союзникам только под кличкой «Иерихон». Он с большим трудом заставил себя подняться и вместе со всеми аплодировать обожаемому раису.

Как обычно, в центр Багдада его и генералов отвезли в автобусе с зачерненными окнами. Иерихон сел на заднее сиденье и, занятый собственными мыслями, не вступал в разговоры.

Его нисколько не беспокоило то, что запуск «Кулака Аллаха» из какой-то таинственной Каалы, о которой он никогда не слышал и понятия не имел, где она находится, привел бы к гибели многих тысяч людей.

Иерихона тревожила только собственная судьба. Три года он, предавая свою страну, рисковал всем, ведь в случае провала его ждали полный крах и страшная смерть. Его главная цель состояла не только в том, чтобы сколотить огромное состояние; в конце концов, вымогательством, взятками и воровством и в Ираке можно заработать миллионы, хотя при этом, конечно, тоже не обойдешься без риска.