Остров для белых - Михаил Веллер

Менялись фараоны, пресекались династии и восходили на трон новые, возводились величественные храмы, бесконечной чередой везли к стройкам отшлифованные каменные блоки, и грани великих пирамид в облицовке полированных кварцевых плит сияли ослепительной белизной над бесконечным пространством, отражая солнце.

Несла свои воды великая река, плыли по ней изукрашенные корабли сильных мира сего и лодки рыбаков и перевозчиков, строились ровными рядами воины на площади перед дворцом, творили молитвы жрецы, шумели базары, и ученые постигали тайны миров, закладывая основы всех наук от географии и астрономии до математики.

Перед вашим взором поднимется пирамида Хеопса, и засияет лицо Нефертити, и Эхнатон начнет проводить свои великие реформы, и бальзамировщики унесут с собой секреты вечной жизни тех, кто ушел в Верхний Мир. И останутся статуи сероглазых людей с загадочными лицами.

Но одновременно с Египтом — а может быть, еще раньше? (писал Мелвин Баррет) — поднимется Великий Шумер, праотец всех государств и законов: родина неизвестных гениев, оставшихся в вечности. Здесь изобрели колесо. (А вначале — гончарный круг.) Именно здесь изобрели письменность — первую, доступную всем, из налоговых записей и царских указов вошедшую в обиход: клинопись; и житейские письма на глиняных тонких табличках меньше ладони прошли через тысячи лет до эпохи компьютеров.

Здесь сын водоноса Саргон умом и храбростью возвысился до царской короны и объединил Шумер и Аккад в единое могучее государство всей Месопотамии. А пять веков спустя царь царей Хаммурапи создал свой великий Кодекс Законов — сведя воедино и доработав предыдущие — и впервые в истории желание повелителя перестало быть высшим правом, но все было подчинено Закону, и воля богов удостоверяла его.

Здесь проживут свою яркую и мощную историю Ассирия и Вавилон, здесь земля прорежется сетью оросительных каналов и превратится в шумящие поля, обожженный глазурованный кирпич покроет высокие стены городов и висячие сады зацветут на крышах дворцов.

Как передать хруст песка под колесами боевых колесниц, ржание коней и узловатые мышцы на смуглых руках воинов, смоляные заплетенные бороды и гордые горбоносые профили? Рев труб и отблески начищенных медных шлемов и отточенных мечей? Крылатых быков на городских голубых воротах, в которые втягивается караван невольников? Крестьяне с серпами в поле, овцы на пастбищах, грузчики с мешками зерна, и всегда смеются юные девушки в преддверии своей судьбы…

Жрецы и писцы, красильщики и торговцы, базары, склады, лепешки и ткани, религиозные процессии и царский конвой. И надо всем поднимаются, восходят по бесконечным ступеням зиккуратов торжественные жрецы в бело-желтых накидках. Как передать эти праздники, свадьбы, рождения детей, потом внуков, и похороны, и так меняются сотни и сотни поколений: руины городов заносит песком… но все это было, это есть — смотрите, смотрите! это они — наши предки, пращуры, создатели нашей цивилизации.

Это там, в Шумере, в Вавилоне, разделили год на 12 месяцев, а месяц — на 4 недели; это оттуда, с их шестидесятиричной системы счисления, пошло деление часа на 60 минут, а минуты — на 60 секунд. Они не ушли! их время — длится в нас! мы живем по нему.

…Ах, что знаем мы о минойской культуре и кикладиках, да что знаем мы о великой и грозной волне Народов моря, хлынувшей с северного средиземноморья на цветущие города Эллады, сокрушившей великую Империю Хеттов и ворвавшуюся в Египет! То была Великая Катастрофа Бронзового Века, катастрофа падения цивилизаций и истребления тех, кто хранил знания: и Темные Века опустились на процветавшие недавно державы — исчезла письменность, забылись ремесла, и руины прекрасных храмов зарастали травой. Канула и минула грандиозная древняя культура, истощила силы цивилизация и закончила круг своей жизни и торжества, не в первый и не в последний раз смел отжившее процветание ветер времени. Остались в истории имена жестоких завоевателей: ахейцы, данайцы, филистимляне… ветшали легенды, тлели кости бойцов и ржавели мечи — уже железные мечи! глубоко в земле; отзвуки ужаса, миф о троянской войне, погребальный колокол истории предвещал новый рассвет — когда-нибудь…

Тот колокол еще не отзвучал, когда крошечное кочевое племя открыло для себя Единого Бога — и оттуда, из пустынь и пастбищ Израиля, тянется уже непрерывная наша История: Десять Заповедей и суровые предписания Иудаизма, который через тысячу лет породит из лона своего Христианство. И день седьмой посвящен Богу, и ветер с солнцем высек глубокие морщины на смуглых лицах, творят молитву Ему мужчины, и юные девушки, будущие матери будущих героев, гонят овец на водопой, и ленты вплетены в их смоляные косы. И убеленные сединами старцы записывают слова Единого Бога для будущих поколений и племен, и так складывается Книга Книг — Библия.

А финикийские корабли (крутобокие) бороздят моря (синие) и везут во все концы Ойкумены пшеницу в мешках, оливки и вина в амфорах, ткани и украшения, диковинные товары из неведомых стран идут за цену серебра, и хитрые жадные торговцы ведут свои записи впервые придуманными буквами.

И вот наша материнская цивилизация, Греция, воссоздалась в потомках тех давних бойцов народов моря, пеласгов — их бешеная энергия век за веком перешла в созидание, в открытие мира, в строительство городов и государств, в искусства и науки. Туман яснеет, нить Истории уже видна на всем своем извилистом протяжении до наших дней: мы пишем теми же буквами, постигаем тех же философов, восхищаемся той же архитектурой.

И слепой старец Гомер поет на пиру о подвигах богов и героев и крушении великой Трои, под одобрительный шум ему наливают вина и накладывают мяса и овощей. Проницающий идею мира, которым правят числа, возносится мудростью Пифагор и создает понятие и слово: «Философия». И гениальный Гераклит швыряет в навоз багряный царский плащ и поносит тупых сограждан, поверяет рукописям пронзительные озарения и удаляется в горы. Странный Демокрит, появляющийся ниоткуда и исчезающий навсегда, вещает непонятно как постигнутую истину: «Нет ничего на свете, кроме атомов и пустоты»! А лысый курносый Сократ издевается на афинской агоре над очередным самоуверенным простаком, и кругом хохочут зрители. В крытой галерее Академии прогуливается с учениками Платон — мощный, крепкий, густоволосый и густобородый: наша жизнь — лишь тень на стене пещеры. И прославленнейший из учеников — самоуверенный Аристотель, основав в гимнасии Лицея собственную школу, сводит воедино грандиозное здание познаний и наук: космологию, физику, политику, социологию, логику — подразделяя и классифицируя все подразделения философии: онтология, эпистемология, этика… да, и теология тоже. «Учитель» — тысячу лет будут кратко называть Аристотеля ученые Европы.

Греется перед своей бочкой на солнышке Диоген, бежит общественной суеты Эпикур: есть ты — нет смерти, есть смерть — нет тебя, держись добродетели, будь неприметен; не движется в воздухе летящая стрела Зенона; набрав в рот камешков на морском берегу, потрясает красноречием сограждан Демосфен.

«Золотое сечение» в архитектуре, двухсотметровый Фаросский маяк, за сто миль бросавший свет из александрийской гавани, а в самой Александрии Эвклид, создатель Александрийского Мусейона, мирового культурного центра своей эпохи, где Александрийская Библиотека стала лишь одним из филиалов (!) — Эвклид пишет свои «Начала» — все основы арифметики, геометрии, стереометрии: постулаты и аксиомы, теоремы и доказательства, конические сечения и бесконечные множества. Но еще вы увидите небо и солнце, дома и порт, столик в тени акации и за ним мужчину, одетого в льняной хитон, который пишет тонкой расщепленной тростинкой, омокнутой в глиняную чернильницу, на развернутом свитке папируса. Две тысячи лет все школьники мира будут учить и повторять то, что написал сейчас этот вспотевший и сосредоточенный мужчина, Эвклид, и будут писать контрольные, и отвечать учителю у доски. (Хотя иногда он писал в полутемной комнате с маленьким окном на север и с легким сквознячком, где всегда прохладнее, как строят в жарких краях.)