Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Но мелкие недовольства и сомнения ранней весной 1945 года затмила радость от успешного наступления русских на Восточном фронте, улучшившего перспективы американо-британского наступления на Германию с запада. Позже будет сказано, что 4 февраля в Ялте на встрече глав трех государств это было отмечено при первой же беседе, когда они на короткое время вернулись к пакту о взаимопомощи, о котором мы только что говорили. Сталин подчеркнул, что ни одно соглашение, подписанное в Тегеране, не обязывало советское правительство проводить зимнее наступление, этого не требовал ни президент, ни премьер-министр, но, когда ему стало ясно, что они этого хотят, он отдал соответствующие распоряжения. Это, сказал он, в духе советского руководства, которое не только выполняет формальные обязательства, но идет дальше и выполняет свой моральный долг перед союзниками. К слову, следует отметить контраст между хвалебными в свой адрес словами Сталина о принятии военных решений и политике здорового эгоизма, о которой он говорил Теддеру!

Президент согласился со Сталиным, что в Тегеране договорились лишь о том, что каждый партнер будет наступать быстро и как можно дальше гнать общего врага. Черчилль отметил, что Сталину не предъявили никаких требований, потому что он и президент полностью верили в волю советского маршала, русский народ и боеспособность русских войск; поэтому не было предпринято ни одной попытки уговаривать его; и он всегда был уверен, что, когда наступление станет возможным, Красная армия нанесет удар. Очевидно, подозрение, что Красная армия умышленно откладывает свое наступление на Центральном фронте перед Варшавой до того времени, как мятежные поляки в городе будут обречены, постепенно ослабевало.

Обстановка на фронтах внушала оптимизм. К началу февраля войска Красной армии продвинулись на 200 миль по Центральной Польше, пересекли границу Германии, углубились в Верхнюю Силезию и находились менее чем в 100 милях от Берлина. Они форсировали Вислу к северу и к югу от Варшавы, 17 января взяли ее, а затем вышли к Нижнему Одеру, Штеттину и Данцигу. На севере дивизии Красной армии заняли Восточную Пруссию и установили контроль над ней, кроме Кенигсберга. Эти впечатляющие результаты до начала весеннего наступления на западе позволяли надеяться, что сопротивление немцев, возможно, будет подавлено сначала на Восточном фронте.

И все же, вероятно, из-за событий в Арденнах Эйзенхауэр и начальники штабов Соединенных Штатов были насторожены. Они по-прежнему тяготели к осторожной стратегии, считая ее разумнее любой другой. Она предполагала на ранней стадии наступления дойти до Рейна и укрепиться на его берегах. Затем на следующей фазе предполагалось совершить одновременные броски через реку с целью захвата плацдармов к северу и к югу от Рура. А на следующей и, как все надеялись, решающей стадии предполагалось основное наступление от нижнего Рейна к равнинам Северной Германии, а на юге второстепенное наступление на регион Майнц-Карлсруэ до Франкфурта, а оттуда на Кассель. Британские военачальники и фельдмаршал Монтгомери, поддержанные Черчиллем, на встречах в Объединенном комитете умоляли сосредоточить все союзные силы для основного прорыва на севере. Только так, полагали они, можно добиться быстрой решающей победы. Но американцы считали планируемое наступление более маневренным. Как будет сказано позже, эти разногласия вновь возникнут перед началом разработки броска через Рейн.

Следует упомянуть еще один вопрос, возникший на дискуссии о стратегии. В разговоре с Гарриманом (14 декабря) о положении на всех фронтах Сталин повторил предложение, сделанное Черчиллю в октябре, о переброске части союзных войск из Италии для наступления на Адриатику. Он сказал, что ни Эйзенхауэр, ни его штаб, конечно, не нуждаются в его советах, но единственное, что он может предложить, так это переброску пяти-шести дивизий с итальянского фронта в Далматию для наступления на Загреб, где они смогут соединиться с русскими в Юго-Восточной Австрии. Он быстро воспроизвел на карте задуманную им операцию. Сталин считал, что немцы либо будут вынуждены отступить, либо попадут в плен. Русские. говорил он, смогут дойти до Вены, и будет очень уместно, если там они встретятся с восемью – десятью англо-американскими дивизиями. Гарриман ответил, что Черчилль охотно сделал бы это, но при изучении метеорологической обстановки выявились препятствия для проведения наземных операций в верхней Адриатике, и решение пришлось отложить до весны.

У Черчилля возникла идея направить генерала Александера в Москву, где группа офицеров SHAEF (Верховный штаб союзных экспедиционных сил), возглавляемая маршалом Теддером, должна была обсуждать операции на Балканах. 2 января Рузвельт сообщил Черчиллю о своем согласии с подобным заданием Александеру, как представителю командования средиземноморского театра военных действий, но считает более правильным поручить это американскому заместителю Александера. Но эта идея, похоже, так и не была претворена в жизнь, если верить докладу фельдмаршала Уилсона Объединенному комитету от 8 января, в котором говорилось, что его войскам вскоре предстоит продолжить бои в Италии. Вскоре после этого Объединенный комитет, по согласованию с Черчиллем. решил направить во Францию для подкрепления сил Монтгомери три канадские и британские дивизии, действующие в Италии.

Сталин осторожно намекнул Гарриману, что армия под командованием генерала Деверса, находящаяся на южном фланге фронта во Франции, могла бы совершить прорыв, чтобы соединиться с русскими под Веной. Объединенный комитет оставил это предложение без внимания, как идущее вразрез с другими намечающимися ударами в Германии.

Все эти и многие другие стратегические планы и предложения предстояло более подробно обсудить американским и британским начальникам штабов на Мальте; а затем их необходимо было обговорить с советскими начальниками штабов в Ялте на конференции. на которую американцы и британцы собирались в конце января.

На Мальту и в Ялту; февраль 1945 года

Ассамблея трех глав государств и их военных советников, как мы уже видели, все время переносилась. Рузвельт с нетерпением ждал этой встречи. Однако он отложил ее до своей инаугурации 20 января. Это позволило ему позаботиться о завершении текущей сессии конгресса и подготовиться к своему представлению на новой. Вероятно, из-за промедления в ходе войны во Франции и в Италии он предвидел, что на мирное урегулирование потребуется больше времени, чем он предполагал. Сталин не был обеспокоен долгим ожиданием. Но Черчилль – был, опасаясь серьезного сбоя в согласованности политики союзников, во время которой многие важные вопросы сведутся на нет. Однако он вежливо, но неохотно согласился.

Президент изменил свое отношение к путешествию на советское побережье Черного моря для встречи со Сталиным. В октябре он сказал Сталину, что охотно туда приедет. Но потом эта идея стала внушать ему неприязнь. Его беспокоили доклады о том, что этот район неблагополучен в санитарном отношении. Вероятно, он боялся не столько за себя, сколько за своих сопровождающих и за экипаж корабля, на котором он поедет. Он предпочитал ездить на встречи по морю и жить на корабле; и ему было неясно, сможет ли его корабль войти в Черное море. Кроме того, его беспокоила надежность дальней курьерской связи с Вашингтоном, необходимой для ведения внутренних дел страны. По всем этим причинам он пытался склонить Сталина приехать в Италию, на Сицилию, на Мальту, на Кипр или в другое приятное место на Средиземном море. Но Сталин продолжал отказываться, ссылаясь на рекомендации врачей не выезжать за пределы Советского Союза.