Камчатские экспедиции - Витус Беринг

Между тем как промысел оный продолжается, жены их и дети, стоя на берегу, изъявляют знаки радости различными образами, как объявлено об олюторах. Таким же образом промышляют китов на островах, лежащих между Чукотским Носом и Америкой, как господином Стеллером примечено.

Чукчи ловят их безмерно много и, полагаясь на свое искусство, мертвых китов, которых выбрасывает на берег, не употребляют в пищу, как другие народы, но один жир их берут для света.

И хотя чукчи имеют великие табуны оленей и могли б тем пропитаться без нужды, однако ловлею морских зверей паче иных забавляются, отчасти что жир их почитают за лучшую пищу, наипаче же что недостаток в дровах им награждают: ибо они топят юрты свои мохом, моченным в жире морских животных. Из китовых кишок делают себе рубахи[167], как американцы, и употребляют их вместо посуды, как олюторы.

Великую ж пользу приносят тамошним жителям и косатки, которых по тамошним морям немало: ибо оные, убивая китов или взганивая живых на берег, споспешествуют их довольству в содержании. Стеллер как на море, так и на Беринговом острове сам видел бой китовый с косатками.

Киты в случае нападения от косаток ревут столь громко, что рев можно слышать за несколько миль расстояния. Ежели кит укрывается от них близ берега, то они ходят за ним, не вредя его, пока соберется их много; потом отгоняют его, как невольника, в голомень, где терзают его неприятельски.

В выкинутых китах не примечено, чтоб они едены были, чего ради вражда сия между ними и косатками происходит от одной природной злобы, что одни других терпеть не могут.

Промышленники так боятся сего животного, что не токмо по нему не стреляют, но и близко к нему не подъезжают, в противном случае оный байдары опрокидывает: чего ради и идущему навстречу дают будто жертву и уговаривают, чтоб не делал им вреда, но поступал дружески.

Стеллер пишет, будто он заподлинно уведомился, что многократно выкидывало на камчатские берега китов с острогами, на которых латинские литеры написаны; а по его мнению, забагрены оные киты в Японии, где их промышляют по-европейски. Из Америки, по известному ее ныне положению, приносимым им быть почти не можно: ибо трудно представить, чтоб на столь дальнем и островами наполненном расстоянии где-нибудь не прибило их к берегу.

Но я сие оставляю в сомнении: ибо мне удивительно, как могли тамошние жители, не токмо курилы или камчадалы, но и самые казаки, объявить, что на острогах написаны были латинские литеры. Тамошние язычники никакой грамоты не знают, следовательно, о различии литер никакого не имеют понятия; да и из казаков до наших времен не бывало на Камчатке таких, которые бы знали, что латинские литеры.

Все камчатские жители имеют от китов великую пользу и некоторое удовольствие: ибо из кожи их делают они подошвы и ремни, жир едят и вместо свечей жгут, мясо употребляют в пищу, усами сшивают байдары свои, из них же плетут на лисиц и на рыбу сети.

Из нижних челюстей делают полозье под санки, ножевые черены, кольца, вязки на собак и другие мелочи. Кишки служат им вместо кадок и бочек: жилы удобны на гужи к клепцам и на веревки, а позвонки на ступы. Лучшие места в ките, которые за самые вкусные почитаются, — язык и ласты, а потом жир его. Вареный жир с сараною показался мне не неприятным, но я в том на себя не надеюсь: ибо голодный — худой судья о доброте пищи.

За косатками (Orca Auct.)[168] никто не ездит на промысел, но ежели их выкинет на берег, то жир их так же, как китовый, употребляют. Стеллер пишет, что в 1742 году выкинуло их около Лопатки вдруг восемь, однако ему за дальностию и за погодою осмотреть их не удалось. Самые большие из них были длиною до четырех сажен; глаза у них малые, пасть широкая, с превеликими и вострыми зубами, которыми они китов уязвляют.

Что ж многие говорят, будто они имеют на спине острое перо, которым колют китов в брюхо, подныривая, оное ложно: ибо хотя перо у них длиною и около двух аршин и весьма остро, да и в море как рог или кость кажется, однако мягко, состоит из голого жира и нет в нем ни одной кости. Нет же почти в сем животном и черного мяса, но жир его жиже китового.

Есть еще в тамошних морях животное, которое на кита походит, только меньше его и тоньше. Россияне называют его волком, а камчадалы чешхак[169].

Жир сего животного такое имеет свойство, что внутри не держится, но тот же час, как будет проглочен, выплывает низом нечувствительно: чего ради тамошние жители не едят его, но держат для подтиванья неприятных гостей или над которыми хотят посмеяться, также и для лекарства в случае запоров. Внутренности его, язык и черное мясо употребляются в пищу безвредно.

Но все сие довольство, которое тамошние жители имеют от китов, выбрасываемых на берег, временами бывает столь бедственно, что вымирают от того целые остроги. Пример тому в 1739 году в апреле месяце самому мне случилось видеть, едучи из Нижнего Камчатского острога в Большерецк по восточному берегу.

Есть на реке Березовой острожек, который Алаун называется: в сем острожке апреля 2-го дня случилось мне обедать и приметить, что люди в нем все печальны и в лице так худы, как бы несколько времени больны были. Как я спросил о причине их прискорбности, то начальник того острожка объявил, что у них перед нашим приездом камчадал умер от китового жира; а понеже все они тот жир ели, то опасаются, чтоб и им не погибнуть.

С полчаса после того спустя, камчадал, весьма здоровый, да малой вдруг застонали, жалуясь, что у них в горле сохнет.

Бабы, которые у них за лекарок почитаются, тотчас посадили их против лестницы, опутали их ремнями, может быть, чтоб не ушли на тот свет, и стали по обе стороны с палками, которыми головни выбрасывают из юрты; а жена больного, зайдя позади его, над головою его шаманила, отговаривая от смерти, однако ничто не помогло им: ибо оба на другой день умерли, а прочие чрез долгое время, как сказывали, насилу оправились.

Мне объявленная погибель не столь удивительна, сколько то, что не часто приключается: ибо выше сего показано, что между прочим бьют китов и ядовитыми стрелами, отчего их тотчас раздувает; какого ж добра ожидать, ежели его мясо кто есть будет? Но камчадалы о том столь мало рассуждают, что кажется, будто бы они легче с животом своим, нежели с китовым жиром могли бы расстаться.

После китов надлежит упомянуть здесь о мокое-рыбе (Canis carcharias Auct.)[170], которая у города Архангельска акулой называется: ибо она и величиною к китам подходит, и в том с ними имеет сходство, что не икру мечет, но щенится, чего ради и от многих причисляется к китовому роду.