Цвингер - Елена Костюкович

Мы были вне себя от радости и в первые минуты не обратили должного внимания на ящик. Но когда я затем посмотрел на него, то подумал о том, что же может быть в этом ящике, если столь знаменитые шедевры брошены в вагон навалом. Мы боялись верить своей догадке. Насколько я помнил, «Сикстинская мадонна» была именно таких размеров.

Вот он — момент. В этот центр воткнута игла циркуля, очертившего круг жизни и смерти пишущего. В отличие от многих других людей, ему выпало прожить такую жизнь, в которой точка для втыкания циркуля — присутствовала.

И, завидуй не завидуй, думай, читай дальше.

Кстати, запоминай фигурантов. Их воспоминания тоже надо искать. Запирай в каморы памяти. Дед достаточно методично, как видим, всех их хватал, запирал, арестовывал и подкармливал на всякий случай. Забавно!

Артур Грефе (Gräfe), любезный седой человек, оказался, как выяснилось впоследствии, тем самым центром, к которому должны были сходиться все нити. «Особоуполномоченный» и личный друг Геббельса, он должен был выполнить план своего патрона. В качестве «научного» консультанта при нем состоял профессор Вильгельм Фосс, известный знаток живописи, почетный доктор множества университетов. Тогда мы еще не знали, с кем имеем дело. Но, так или иначе, от этой минуты ни Грефе, ни Фосс, ни кто-либо иной уже не могли покинуть замок Веезенштайн, и войти в замок теперь также никто уже не мог. Тяжелые ворота закрылись, наши бойцы взяли охрану замка в свои руки.

Таким образом сразу же была отсечена возможность связи центра с диверсионной агентурой.

— Ну вы подумайте, Бэр, он арестовал такую уйму интеллигентных людей.

— Ох, Зиман, вы совершенно ничего не понимаете. Это война. На войнах мы если бы только арестовывали! Грехи такие невзначай ложатся на душу, что потом… не оправдаешься и на Страшном суде.

…11 мая с утра мы подъехали к крепости Кенигштайн. Какой-то флаг маячил над крепостью, на самом верху, на высоте двухсот с лишним метров. В бинокль мы разглядели три полосы — флаг был французский.

Как оказалось, крепость Кенигштайн в период войны использовалась гитлеровцами в качестве лагеря-тюрьмы для высших французских офицеров. Там были заключены пленные генералы и полковники. Поднявшись по высеченной в теле скалы крутой и узкой спиральной дороге, мы увидели массивные решетчатые ворота с устрашающей головой Медузы на фронтоне. За воротами сидел французский офицер в черном берете, с ручным пулеметом. Офицер довольно чисто говорил на немецком и с грехом пополам по-русски (он жил некоторое время в лагере, где были русские пленные). Он объявил нам, что сидящие в крепости генералы и офицеры, лишенные всякой связи, не решились до сих пор спуститься вниз, т. к. не знали обстановки. Охрана исчезла 7-го, а 8 мая к крепости подъехали на «виллисе» два американских офицера. Они увезли с собой коменданта крепости полковника Келлера, которого французы сумели захватить, не дав ему бежать.

Кроме того, как рассказал нам француз, они прихватили с собой несколько книг — как выяснилось потом, то были ценнейшие рукописи, в том числе два манускрипта Мартина Лютера.

Наблюдательные французы знали, что в крепости спрятаны какие-то ценности, и объясняли повышенный интерес американцев к полковнику Келлеру тем, что у того были ключи от всех тайников и казематов.

Крепость Кенигштайн имела множество мест такого рода. Здесь были высеченные в камне тюремные камеры, подземные ходы, чумные колодцы, пороховые погреба и все прочие атрибуты феодальной крепости. Кое-что упрятанное в этих местах нам удалось сразу обнаружить. Сквозь железные решетки подвальных камер мы увидели груду ящиков. На карте против точки «Кенигштайн» имелось два значка: H. M., что могло означать Historisches Museum, и Grün.G., — что, без сомнения, означало «Грюнес Гевёльбе». Интерес американцев к Кенигштайну становился еще яснее. Высказывалось предположение, что они могут ночью пересечь демаркационную линию и, воспользовавшись услугами полковника Келлера, попытаться вывезти, что можно, из драгоценностей знаменитой ювелирной коллекции, где, как известно, были работы Динглингера, Бенвенуто Челлини и др.

Но теперь это уже стало невозможным. Местоположение крепости и подходы к ней позволяли отделению обороняться против дивизии — достаточно было лишь держать под пулеметом узкую спиральную дорогу.

Становилось ясно, что масштаб событий требует осведомить о них более высокие инстанции. Большая часть наших бойцов уже была разбросана в пунктах обнаружения. Батальон жил напряженно, уже не хватало своих ресурсов. В то время у меня недоставало времени и не было возможности остановиться, чтобы суммировать все и подробно изложить в рапорте.

У Жалусского недоставало времени рапортовать. И только тетради и его неопубликованный меморандум позволят разобраться, как и что на самом деле происходило. Сквозь напластования интерпретаций и версий.

13 мая с утра я заехал в «Альбертинум», чтобы проверить посты у туннеля. Там я застал трех генералов медицинской службы. Как оказалось, генерал-лейтенант Кротков, прибывший в Дрезден, заинтересовался состоянием музеев и просил товарищей сопроводить его. Они увидели руины. Но в разговоре с сержантом Бурцевым они узнали в общих чертах о том, что мы ведем поиски, и заинтересовались подробностями. Я показал и рассказал им, что мог, и тут же, по их совету, написал краткий рапорт на имя маршала И. С. Конева. Генерал-лейтенант Фомченко обещал вручить этот рапорт по назначению в тот же день.

Действительно, ночью, вернувшись в батальон, я застал на своей койке постороннего человека, оказавшегося майором из отдела контрразведки 1-го Украинского фронта. (От руки вписано — «майор Рогачев».) Он прибыл по приказанию маршала И. С. Конева, чтобы немедленно проверить соответствие моего рапорта истинному положению дел.

Вот опять она гудит, сирена судьбы. Снова острый момент. До той минуты Сима в аффекте действования не останавливался, не записывал, не докладывался начальству. Он только рыл. Рыл землю туннелей, где лежали заминированные сокровища. И Сима вытаскивал их оттуда.

А тут наступает миг соприкосновения с реальностью: формальной, бюрократской, а главное — завистнической. И в тот момент Симу фактически, как видим, арестовывают. Пока везли его, он вспомнил все, что могли бы ему предъявить, — в первую очередь плен.

Чего только он не передумал, пока везли его.

Наверное, думал, как везли из дома на Институтскую улицу в «черном вороне» арестованного тестя. И шурина…

И может, наконец примерил к себе, каково было тем, кого он арестовывал сам. Например, профессорам-немцам. Не говоря уже о Георге.

Но его самого, однако, не убили, не связали, а действительно высадили на месте действия и потребовали объяснений, потребовали фактов, кричали и шумели (почти наверняка). «То есть как! Почему начальство не извещаете! Самоуправство!»

Действительно. Предстояло же решить, кто рапортовать будет и кого занесут в наградные списки.

Мы выехали с ним на рассвете, и я показал ему каменоломню, Веезенштайн и Кенигштайн. Затем мы направились в пригород Дрездена Радебейль, где помещался штаб 1-го Украинского фронта. Там я составил подробную справку для маршала Конева. Там же я встретился с искусствоведом Н. И. Соколовой, прибывшей из Москвы по специальному заданию Комитета по делам искусств.