Леди-послушница - Симона Вилар

— Ты разве не ощущаешь, во что тут превратились дороги? — заметил Рис. — В возке мы бы увязли, не проехав и пару миль.

— Мы и так их еще не проехали, клянусь терновым венцом! Такая темень, такое безлюдье, что сам едва разбираю, куда едем.

— Да, а все-таки куда? — спросила наконец Милдрэд.

И только тут Метью поведал ей, что не кто иной, как Херефорд, позаботился о ее своевременном исчезновении. Монах думал расположить этим девушку к бывшему жениху, но она только повторила свой вопрос: куда они едут? Метью передал ей слова Херефорда: им стоило бы вернуться в Херефордшир, но девушка решительно отказалась. Оставался Бристоль. Милдрэд вздохнула. Как же долог оказался путь в этот единственный безопасный для нее город! Оттуда она сможет попасть домой. Ей так хотелось домой! Как же она рвалась некогда из Гронвуда, но как теперь мечтала вернуться. Однако это были не все ее желания, и она спросила спутников, удалось ли им узнать последние новости про Артура.

— Удалось, — буркнул Метью. — Он ранен и остался в Бридпорте. Поэтому, едва мы доставим вас, сразу же поспешим к нашему приятелю. Не доверяю я тамошним лекарям, сам хочу приглядеть за парнем. А тут… Эй, миледи, вы где?

Еще не договорив, он заметил, что девушки рядом нет, и стал озираться. Едва услышав о ранении Артура, Милдрэд натянула поводья и потребовала ехать в Бридпорт. Неважно, получит ли она защиту у храмовников или нет, но ей необходимо убедиться, что Артур жив и идет на поправку. В конце концов, она тоже умеет оказывать врачебную помощь. Ах, Пречистая Дева, да она и шага больше не сделает к Бристолю, если Артур в опасности!

— Ладно, — махнул в темноте широким рукавом намокшей шерстяной сутаны монах. — Все равно, похоже, мы уже заплутали. Это Артур запоминал все с одного взгляда, я же не таков, и сейчас нам просто надо куда-то выехать. А то жутковато как-то, клянусь верой! И на что, спрашивается, глядел Всевышний, когда люди уничтожали целый край!

Они еще долго ехали под усилившимся снегом, пока наконец подковы коней не зацокали по камню, из чего путники сделали вывод, что выбрались на проторенную дорогу. С одной стороны, это было хорошо, с другой — в столь опасное время могло грозить нежелательными встречами. Поэтому, когда чуткое ухо Риса уловило в предутренней тиши какой-то звук, он соскочил с лошади и припал к земле, а потом поднялся и, вытирая полой прилипший к лицу снег, махнул рукой в сторону. Путники тут же съехали с дороги и поспешили укрыться в ближайшей роще. Листвы на деревьях не было, и они спешились, прячась среди сплетения ветвей кустарника, где надеялись остаться незамеченными, но сами могли наблюдать за дорогой.

Рассвет занимался словно нехотя, небо еле светлело, но к утру заметно похолодало, да и выпавший снег четче выделял все в округе. И вскоре они увидели скакавший по дороге отряд. Ни одной эмблемы не было на всадниках, никаких опознавательных знаков, словно те стремились остаться неузнанными.

И тут лошадь Риса, почуяв других коней, громко заржала, и ее ржание разнеслось по округе, как петушиный крик. Рис тут же повис на ее морде, но было поздно — отряд сбавлял ход. Несколько всадников отделились от общей группы и свернули в их сторону. Не сказав ни слова, они направили пики, заставив выехать к отряду.

И тут Милдрэд облегченно вздохнула, различив на шлеме предводителя пучок пышного дрока.

— Милорд, — склонилась она в седле.

— Миледи Гронвудская! Три миллиона щепок Святого Креста! Представляю, какой в Девайзесе поднялся переполох, когда обнаружили ваше исчезновение.

Генрих улыбался, блестя зубами, но перестал веселиться, когда Милдрэд спросила:

— А как они отнесутся к вашему отъезду?

— Они знают, — буркнул он и жестом пригласил отъехать в сторону.

А потом принялся тараторить без передышки, словно ему надо было выговориться. Ведь прочим Плантагенет оставил только письмо. Но он не мог поступить иначе, он вынужден уехать, бросить все и всех, ибо ему необходимо поспешить в Нормандию. Он получил послание от матери-императрицы: его отец при смерти, и Генрих должен приехать как можно скорее, ибо отныне он становится герцогом Нормандии, которую для него завоевал отец. Генриху надлежит без промедления вступить в наследство и принять вассальную присягу вельмож, пока на Нормандию не предъявил права кто-либо еще. Его братец Жоффруа, к примеру. Жоффруа лишь на полтора года младше Генриха, но прыти-то, прыти. Бесспорно, каждый принц должен стремиться к власти, но Генриху совсем не улыбается, чтобы, пока он отвоевывает свое английское наследство, Жоффруа подговорил вельмож и сам надел герцогскую корону.

— А как же Англия? — наконец спросила Милдрэд. — Как же все это? — она обвела рукой пустынный заснеженный пейзаж с разрушенным остовом башни на отдаленном холме. — Вы ведь бросаете своих сторонников в самый разгар войны. Они сражались и гибли за вас, эта земля подверглась разорению, и вот теперь вы уезжаете и бросаете все. Что ждет тех, кто поддержал вас? Выходит, все было зря? Вся эта кровь, разорение и смерть?

— Вы дерзки, раз так разговариваете со мной! — надменно ответил принц.

Он гневно смотрел на нее, не обращая внимания на гарцующую под ним лошадь. Но, видимо, в лице Милдрэд было нечто, отчего Генрих смягчился.

— Думаете, мне легко далось подобное решение? Я всю ночь не спал и думал, как поступить. Но так уже вышло, что отец оставил мне реальную землю с титулом, а наследство матери все еще остается призрачным. К тому же поглядите вокруг, — он взмахнул рукой, отчего его серый жеребец пошел в сторону, и Генрих резко одернул его, так, что брызнула пена. — Видите — кругом снег. Началась зима. А в зимние холода войны прекращаются. Мои соратники — достаточно могущественные лорды, каждый из них правитель на своей земле, и Стефан не может с этим не считаться. И уж поверьте, все они сумеют убедить Стефана, что ему выгоднее помириться с ними, чем развязывать новое сражение.

— А как же быть простым людям? Война разрушила их жизнь, теперь они обречены на вымирание.

— Все мы в воле Божьей, — принц перекрестился покрасневшей от холода рукой, поскольку никогда не носил перчаток. — И если Господь обрек кого-то на голодную смерть, то вмешательство явилось бы дерзким богохульством.

— А Артур? — тихо произнесла девушка. — Он сражался за вас, и вы обещали ему рыцарский пояс.

Неожиданно Генрих расхохотался:

— Ох уж эти женщины! Столько смирения и укора, а в итоге все, что ей нужно, — это позаботиться о своем милом.

Он даже послал ей воздушный поцелуй. Но потом стал серьезен.

— Да, я пообещал Артуру рыцарскую цепь и шпоры. Но человек только предполагает, а располагает всем Бог! И я бы выполнил данное обещание, если бы… — он умолк, и на лице его проступила грусть. — Мне самому полюбился этот славный малый. Я хотел бы, чтобы он получил награду за службу. Воистину он ее заслужил. И я вспомню об этом, когда вновь вернусь в Англию. А я вернусь, клянусь величием Господа! Ибо я никогда не оставлю то, что считаю своим!