Гении Возрождения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и другие выдающиеся живописцы, ваятели и зодчие - Джорджо Вазари

В щедрости своей он никому не отказывал и любил своих родителей настолько, что лишал себя многих удобств ради того, чтобы оказать им помощь, хотя сам он жил в почете, пользуясь добрым именем и всеобщим уважением. Бывали случаи, когда он поддавался вспышке гнева, кипевшего в нем с неукротимой силой, однако он скоро отходил, и часто достаточно было четырех жалких слов, чтобы у него на глазах проступили слезы.

Он превыше всякой меры любил искусство скульптуры, и любил его настолько, что ради его широкого, повсеместного распространения он воспитал многих учеников, создав в Италии как бы питомник этого искусства. В числе этих учеников большую известность приобрели: флорентинцы Никколо Триболо и Солосмео, тосканец Данезе Каттанео из Каррары, достигший высшего совершенства не только в скульптуре, но и в поэзии, феррарец Джироламо, венецианец Якопо Колонна, неаполитанец Лука Ланча, падуанец, Тициан, Пьетро из Сало, флорентинец Бартоломее Амманати, в настоящее время скульптор и старший мастер великого герцога Тосканского, и, наконец тридентинец Алессандро Витториа, редчайший мастер скульптурного портрета в мраморе, и брешанец Якопо деи Медичи. Все они, неизменно возрождая память о совершенстве своего учителя, создали своим талантом много достойных произведений в разных городах. Его высоко ценили государи, в том числе флорентийский герцог Алессандро деи Медичи, пожелавший услышать его суждение по поводу строившейся флорентийской цитадели. Герцог же Козимо в сороковом году, когда Сансовино по своим делам вернулся на родину, не только попросил его высказать свое мнение о вышеупомянутой крепости, но пытался уговорить его остаться у него служить, предложив ему большое вознаграждение. Когда же он возвращался из Флоренции, феррарский герцог Эрколе задержал его у себя и всеми способами добивался того, чтобы он остался в Ферраре на любых условиях. Однако он так уже привык к Венеции и так хорошо себя чувствовал в этом городе, где прожил большую часть своей жизни, питая особую привязанность к прокураторам, оказавшим ему столько внимания, что отказал и тому и другому. Равным образом приглашал его и папа Павел III, который хотел поставить его на место Антонио да Сангалло во главе строительства собора Св. Петра, о чем усиленно хлопотал монсиньор делла Каза, тогдашний папский легат в Венеции, но все оказалось напрасно, так как Сансовино говорил, что он никогда не променяет образ жизни в республике на то, чтобы оказаться под властью неограниченного монарха. Испанский же король Филипп всячески его обласкал, находясь проездом через Германию в Пескьере, куда приехал и Сансовино, чтобы его увидеть.

К славе он стремился превыше всяческой меры и ради нее тратился на других, нанося этим значительный ущерб своим наследникам, только бы сохранить о себе память. Люди понимающие утверждают, что сколько бы он ни уступал Микеланджело, он все же кое в чем превосходил его, а именно, в передаче одежды и выражении на детских и женских лицах, в чем Якопо не имел себе равных. Действительно, в мраморе ткани у него были тончайшие, отлично положенные, с большими и малыми складками, выявляющими как одетые, так и обнаженные части тела, младенцев же он изображал мягкими и нежными, лишенными тех мышц, которые бывают у взрослых, и с ручками и ножками мясистыми ровно настолько, что они ничем не отличались от живых. Выражение лица у его женщин было ласковым и обворожительным и как нельзя более естественным, в чем могут убедить каждого, кто видит различные Мадонны, созданные им в мраморе или в низком рельефе и находящиеся в разных городах, а также его Венеры и другие женские фигуры.

И вот этот человек, занимавший столь исключительное место в скульптуре и архитектуре, прожив свой век на радость людям и во славу Господа, даровавшего ему талант, благодаря которому он блистал среди нас так, как об этом уже говорилось выше, достигнув девяностотрехлетнего возраста и почувствовав некоторое общее утомление, прилег отдохнуть на свою постель и, не испытывая никаких страданий, даже умудряясь вставать и одеваться, как здоровый человек, провел в ней полтора месяца, постепенно потухая, пожелав, наконец, причаститься святых тайн; после чего, все еще надеясь прожить еще несколько лет, он умер от истощения второго ноября 1570 года. И хотя, дожив до такого возраста, он полностью завершил все то, что ему было предначертано природой, все же вся Венеция о нем пожалела.

Он оставил после себя сына Франческо, родившегося в Риме в 1521 году, литератора, который подвизается как в области правовой, так и гуманитарной и от которого еще при жизни Сансовино родились три внука, один мужского пола, названный по имени деда – Якопо, и две внучки – одна из них Фиоренца, смерть которой доставила ему величайшую муку и горе, а другая – Аврора.

Тело его с великими почестями было похоронено в его собственной капелле в церкви Сан Джиминьяно, и над могилой сыном его была установлена его мраморная статуя, им самим изваянная еще при жизни.

Бенвенуто Челлини (1500 – 1571)

Бенвенуто Челлини, флорентийский гражданин, скульптор, уже в юности, когда он посвятил себя ювелирному делу, не имел себе равных в этой профессии, как не имел он их и за те долгие годы, что он продолжал этим заниматься, создавая великолепнейшие круглые и барельефные фигуры и все прочее, относящееся к этому искусству. Он оправлял драгоценные камни, заключая их в дивные картуши, украшенные фигурками, которые были настолько хорошо сделаны, а иной раз настолько причудливы и смело задуманы, что ни большего, ни лучшего вообразить себе невозможно. Также и медали, которые он в своей юности делал из золота и серебра, были исполнены им с невероятной тщательностью, и никогда вдосталь на них не нахвалишься. В Риме для папы Климента VII он сделал красивейшую пуговицу для его облачения, удачнейшим образом подобрав для нее шлифованный алмаз в оправе из листового золота с несколькими путтами, окружающими на диво сработанную фигуру Бога Отца, за что он, кроме оплаты, получил в дар от этого папы должность жезлоносца. Когда же после этого тот же первосвященник заказал ему золотой потир, чашу которого должны были поддерживать фигуры, олицетворявшие богословские добродетели, он почти что довел ее до конца с поразительным искусством. В эти же годы не было человека, который выполнял бы лучше, чем он, медали этого папы, как это хорошо известно всем, кто видел или имеет эти медали. А так как ему за это и было поручено изготовление штампов римского Монетного двора, более красивых монет, чем те, которые в те годы чеканились в Риме, никогда еще видеть не приходилось. Недаром, когда после смерти Климента Бенвенуто вернулся во Флоренцию, он подобным же образом сделал и для флорентийского Монетного двора штампы с головой герцога Алессандро для монет, настолько прекрасных и тщательно исполненных, что некоторые из них многие хранят у себя наравне с самыми красивыми древними медалями, и по заслугам, ибо в них Бенвенуто превзошел самого себя.