Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер

Итак, Пенелопа отправилась в Лондон в одиночестве. Антония, как и было задумано, отвезла ее на машине до станции и посадила в поезд, уходивший в 9.15. По приезде в Лондон Пенелопа побывала в Королевской Академии и пообедала с Лалой Фридман. Потом села в такси и поехала на улицу Грейз-Инн-роуд, где находилась юридическая контора «Эндерби, Лусби и Тринг». Она назвала свое имя девушке, сидевшей за столом в приемной, и та провела ее наверх по узенькой лестнице в кабинет мистера Эндерби.

— Мистер Эндерби, к вам миссис Килинг.

Она отступила, пропустив Пенелопу в кабинет. Мистер Эндерби встал и вышел из-за стола, чтобы с ней поздороваться.

В былые дни, когда с деньгами было туго, Пенелопа добиралась от Грейз-Инн-роуд до Паддингтонского вокзала на автобусе или на метро. Вот и теперь она мысленно настроилась сделать то же самое, но, выйдя из конторы на улицу, вдруг вспомнила, что ехать на вокзал в общественном транспорте нет необходимости. Увидев свободное такси, она сделала шаг вперед и помахала рукой.

Она откинулась на сиденье, радуясь, что сейчас одна и может спокойно предаваться своим мыслям, вспоминая подробности разговора с мистером Эндерби. Они многое обсудили, пришли к определенным решениям и даже воплотили их в жизнь. Они успели завершить все дела, ничего не оставили на потом. Однако, сделав все, что было намечено, Пенелопа почувствовала страшную усталость и опустошенность, как будто из нее ушли все силы, и умственные, и физические. Голова раскалывалась. Ногам вдруг стало тесно в туфлях. К тому же ей казалось, что она потная и грязная, ибо день был жаркий, хотя хмурый и облачный, и очень душный. Глядя в окно такси, пока они стояли на перекрестке, ожидая, когда загорится зеленый свет, Пенелопа вдруг ощутила тоску и подавленность. Все, что она видела вокруг, угнетало ее. Огромный город, миллионы людей, заполонивших улицы и спешивших во всех направлениях с угрюмыми, озабоченными лицами, как будто все они боялись опоздать на необычайно важные свидания… Когда-то она тоже жила в Лондоне. Она прожила здесь всю жизнь, вырастила детей. И теперь не могла представить себе, как выдерживала эту суету в течение стольких лет.

Ей хотелось успеть на четырехчасовой поезд, но на Мэрилебоун-роуд выстроились бесконечные вереницы машин, и, когда они миновали Музей мадам Тюссо, она уже точно знала, что на четырехчасовой ей не успеть, и примирилась с тем, что поедет следующим. Она вручила водителю огромную, на ее взгляд, сумму и посмотрела расписание, а затем нашла телефонную будку и позвонила Антонии, сообщив, что приедет в Челтнем без четверти восемь. Потом купила какой-то журнал, пошла в зал ожидания, заказала чай и стала ждать поезда.

В переполненном вагоне было жарко и неудобно, и ей казалось, что эта поездка никогда не кончится; когда она наконец приехала в Челтнем и вышла из вагона, то почувствовала огромное облегчение. Антония ждала ее на платформе. Пенелопа вдруг ощутила необычайное блаженство оттого, что есть человек, который ее встретил, поцеловал и взял на себя дальнейшие заботы о ней, потому что она была совершенно без сил. Они вышли за ограду на площадь; Пенелопа поглядела на чистое вечернее небо, ощутила запах свежей зелени, исходящий от деревьев и травы, и радостно вдохнула полной грудью чистый благоуханный воздух.

— У меня такое чувство, — сказала она Антонии, — что я не была здесь много-много дней.

Усевшись в старенький «вольво», они направились домой.

— Ну как, удачно съездили? — спросила Антония.

— Да, только безумно устала. Мне кажется, что я грязная и измученная, как старая беженка. Я уже забыла, какое столпотворение в Лондоне. Чтобы добраться из одного места в другое, нужно потратить полдня. Именно поэтому я не успела к своему поезду. А следующий был битком набит людьми, возвращавшимися с работы, да еще рядом со мной уселся мужчина с огромным задом. Я такого в жизни не видала.

— Я приготовила на ужин фрикасе из цыпленка, но не знаю, захотите ли вы так поздно ужинать.

— Мне сейчас хочется только одного — принять горячую ванну и лечь в постель…

— Ну, это я вам гарантирую, как только приедем. А когда вы ляжете, я зайду к вам, и мы решим, будете ли вы есть цыпленка. Если да, я принесу вам его в спальню, и вы сможете подкрепиться.

— Какая ты славная девочка, Антония.

— А знаете что? В доме как-то пусто без вас.

— И как прошел день в одиночестве?

— Я подстригла газон. Включила мотор газонокосилки и почувствовала себя заправским садовником.

— Данус не звонил?

— Нет, но он и не должен был.

— Завтра вторник. Пройдет еще два дня, он нам позвонит и все расскажет.

— Ага, — сказала Антония, и они замолчали. Дорога, извиваясь, бежала к окрестностям Котсуолдса.

Ей казалось, она сразу уснет, но сон не шел. Он ускользал от нее. Она то погружалась в дрему, то просыпалась и лежала с открытыми глазами. Ворочалась с боку на бок и снова ненадолго забывалась сном. И в этом беспокойном сне ее преследовали какие-то голоса, слова и обрывки разговоров, не имевшие смысла. Это были Амброз, Долли Килинг, скакавшая по комнате, которую собиралась украсить магнолиями. Потом болтающая без умолку Дорис, то и дело визгливо хихикавшая. Лала Фридман, совсем молодая, она была напугана тем, что ее муж Вилли сходит с ума. «Ты ничего мне не дала. Ты не дала нам ничего. Ты, должно быть, совсем выжила из ума. Они хотят поживиться за твой счет», — стучало у Пенелопы в голове. Антония садилась в поезд и уезжала навсегда. Она пыталась что-то сказать, но Пенелопа ничего не могла расслышать из-за оглушительного паровозного гудка и только видела, как Антония открывает и закрывает рот; ее охватила тревога, ибо, она была уверена, та говорит что-то очень важное. Потом она видела свой часто повторяющийся сон: пустой пляж, и густой туман, и безысходное чувство одиночества, как будто она одна на всем белом свете.

Казалось, ночь никогда не кончится. Время от времени, просыпаясь, Пенелопа зажигала свет и смотрела на часы. Два часа. Половина четвертого. Четверть пятого. Простыня сбилась. И налитые усталостью ноги отказывались отдыхать. Она с тоской ждала рассвета.

Наконец он пришел. Она увидела, как светлеет за окнами, снова задремала, потом открыла глаза. Увидела первые косые лучи солнца, бледное безоблачное небо, услышала, как поют, перекликаясь, птицы. Потом на каштане запел дрозд.

Слава богу, ночь кончилась. В семь, не выспавшаяся и усталая даже больше, чем накануне, Пенелопа медленно встала с постели, нашла тапочки и халат. Она все делала через силу, и даже такие простые вещи, как поиски халата и тапочек, требовали от нее неимоверных усилий и сосредоточенного внимания. Пошла в ванную, умылась и почистила зубы, двигаясь осторожно, чтобы не шуметь и ненароком не разбудить Антонию. Вернувшись к себе в спальню, она оделась, села перед зеркалом, расчесала волосы, уложила их в пучок и заколола шпильками. Отметила темные круги под глазами и бледность. Потом спустилась вниз. Хотела было заварить себе чай, но передумала. Отперев стеклянную дверь, вышла через теплицу в сад. От холодного бодрящего воздуха у нее перехватило дух. Она вздрогнула и закуталась в шерстяную кофту, но в ней тоже было прохладно и свежо; эта свежесть была обжигающей, как когда умываешься талой водой или купаешься в ледяной реке. На свежеподстриженном газоне блестела роса, но первые теплые лучи солнца уже коснулись одного его угла; там уже подсыхало, и трава приобретала другой оттенок зеленого. Как всегда, при виде травы, деревьев, цветочных бордюров у Пенелопы поднялось настроение. Здесь ее святая святых, ее приют, над которым она с удовольствием трудилась не покладая рук пять лет. Она проведет здесь весь сегодняшний день. Ей многое надо сделать.