Дозоры. От Ночного до Шестого - Владимир Васильев

Он сказал именно «квартира», а не «номер», словно бесплатность жилья для Иных являлась как раз той границей, которая отделяет безликие гостиничные номера от места, которое можно назвать домом.

Я взял ключ номер восемь. Правый во втором ряду.

– Осматриваться будешь потом, – предупредил Эдгар. – Оставь вещи и сразу возвращайся.

Я кивнул. Интересно, что затевают мои Темные коллеги? Наверняка вежливый, но дотошный допрос.

Ладно. Выдюжим. Свои все-таки.

Квартира действительно была квартирой. С кухней, раздельным санузлом и тремя просторными комнатами. И огромной прихожей – типичная сталинка с евроремонтом. Потолки – метра три с половиной, а то и все четыре.

Я повесил куртку на вешалку, а сумку бросил посреди прихожей. Вышел в коридор и захлопнул дверь.

Из четвертой квартиры слабо доносилась музыка; минуту назад, когда я проходил мимо, это было что-то легкое и зарубежное. Но теперь песня сменилась, и я скорее угадывал, чем слышал, слова, почти заглушенные жестким ритмом и саундом хард-рока:

Ты брошен вниз силой судьбы,

Ты унижен и раздавлен.

Время забыть то, кем ты был,

Но помнить, кем ты стал!

Брошен на дно, где все равно,

За что тебя любила слава,

Подлость огнем ставит клеймо,

Душа твоя пуста.

Люди на дне рыщут во тьме,

Они готовы жрать друг друга.

Лишь бы продлить дикую жизнь,

Урвать себе кусок…

Злой среди них, жалких и злых,

Ты в той же стае мчишь по кругу,

С ними ползешь за кормом под нож,

Как раб или пророк.

Не знаю почему, но я замер перед чужой дверью. Это были больше, чем просто слова. Я впитывал их кожей, всем телом. Я забыл, кем я был, но как вспомнить – кем я стал? И не вышел ли я на новый круг вместе с неведомой мне пока стаей?

О если б слушать только тишину,

Не ложь, не лесть, не полдень и не тьму.

Под солнцем снегом тая,

Любить, измен не зная,

Ты умер бы от злой тоски!

Ну, тишину мне слушать в ближайшее время явно не светило. Слишком уж многие моей скромной персоной заинтересовались. И Светлые, и Темные…

Голос певца тем временем окреп, стал торжествующим и дерзким:

Эй, жители неба!

Кто на дне еще не был?

Не пройдя преисподней,

Вам не выстроить рай!

Эй, жители дна!

Гром смеется над вами.

Чтобы быть с ним на равных –

Есть один путь наверх!

Есть один путь наверх…

Вот как, значит… Наверх. И рая, получается, не достичь, если предварительно вдоволь не потолкаться в преисподней. Вот только и рай, и преисподняя для каждого свои. Но, с другой стороны, Кипелов об этом, собственно, и поет.

Странно. Я раньше уже слышал эту песню, и имя певца отложилось в памяти, и даже на болванку для плейера ее внес. Но сейчас она прозвучала совершенно по-новому, неожиданно резанув по сознанию осколком невидимого стекла.

– Коллега! Поторопитесь! – окликнул меня Эдгар.

Я с сожалением отступил от двери.

«Надо будет потом послушать… Купить весь альбом – и послушать…»

Голос певца таял позади:

Но если луч вспыхнет в мозгу

И покорность выбьет клином,

Прошлые дни в душе оживут,

Свершится новый грех.

Кровь на руках, кровь на камнях,

По телам и жалким спинам

Тех, кто готов подохнуть в рабах,

Ты рвешься вновь наверх.

Мне почему-то показалось, что Кипелов поет об этом слишком уж со знанием дела. О крови. О дне. О небе. Он вполне может оказаться Иным, этот длинноволосый кумир российских металлистов. Во всяком случае, я бы этому не слишком удивился.

Вместе с Эдгаром и Шагроном мы поднялись еще этажом выше и оказались в настоящем офисе. С просторным залом, поделенным на небольшие отгороженные ширмами кабинки, с отдельными кабинетами чуть в стороне, с холлом, отделенным от Тверской громадным, чуть затененным стеклом. Я отметил, что Темные практически не пользовались стационарными компьютерами – во всяком случае, трое сотрудников, не то гиперполуночников, не то очень ранних пташек, все как один сидели, уткнувшись в матрицы ноутбуков.

– Гэллемар! – позвал Эдгар, и один из троих, как и дежурный внизу – вервольф, неохотно оторвался от какой-то думообразной игры.

– Да, шеф?

– Оперативную сводку новостей мне! Перемещения реагентов и артефактов большой силы. Пропажи, исчезновения, контрабанда. Самые свежие события!

– А что? – оживился тот, кого назвали Гэллемаром. – Жареным пахнет?

– Светлые располагают информацией, будто в Москву пытаются протащить артефакт. Живо, Гэллемар!

Гэллемар обернулся к остальным игрокам:

– Эй, оболтусы! За работу!

Оболтусы мгновенно переключились – спустя секунды я уже слышал тихое шуршание клавиш, а бесконечные, полные монстров коридоры на экранах сменились светлыми окошками «Нетскейпа».

Эдгар увлек меня в кабинет, отделенный от зала стеклом и жалюзи. Шагрон куда-то ненадолго убежал, но вскоре вернулся с банкой «Чибо» и пакетом финской ледниковой воды. Воду он вылил в чайник и ткнул пальцем на соответствующую кнопочку. Чайник почти сразу же трудолюбиво зашумел.

– Сахар у тебя есть, надеюсь? – проворчал Шагрон.

– Найду. – Эдгар опустился в кресло и предложил мне другое: – Садитесь, коллега. Вы не против, если я буду звать вас просто Виталием?

– Нет, конечно. Зовите.

– Отлично. Итак, Виталий, я сейчас буду говорить, а вы меня поправляйте, если что не так. Договорились?

– Договорились! – с готовностью согласился я. Потому что слабо представлял, какие вынырнувшие из подсознания байки сейчас буду травить этим целеустремленным сотрудникам Дневного Дозора.

– Правильно ли я понял, что о вышеупомянутом артефакте у вас нет никакой информации?

– Правильно, – подтвердил я.

– Жаль, – искренне огорчился Эдгар. – Это сильно упростило бы дело…

Вообще говоря, у меня не то что о вышеупомянутом, у меня о всех, абсолютно всех артефактах, способных заинтересовать Эдгара, не имелось никакой информации. В области, где опытные Иные чувствовали себя знатоками, я покуда разбирался еще хуже, чем известное животное в известных фруктах.

– Тогда перейдем к следующему пункту. Вы прибыли с Украины, я правильно понял?

– Правильно. Из Николаева.

– С какой целью?

Я поразмышлял с полминуты. Меня не торопили.