Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет - Елена Лаврентьева

«Дядюшкой Лимбургским Сыром» величал С. А. Соболевский М. М. Солнцева, мужа родной тетки А. С. Пушкина.

«Ваш яблочный пирог» — так А. С. Пушкин подписывал свои письма к П. А. Осиповой-Вульф.

«Московским калачом» называл сына-наследника император Николай I.

Домашние прозвища Михаила Виельгорского — Roastbeef, Борщ.

Забавное гастрономическое прозвище находим в дневнике А. А. Олениной: «Вчера же получила я пакет от Алексея Петровича Чечурина. В нем был один браслет, другого он не успел кончить. Письмецо было в сих словах: "Я дожидал проволоки до 4-х часов. Видно, мне должно кончить браслеты после войны. Слуга Ваш 'Груши моченые'. 22 сентября". ("Груши моченые" — это имя, которое Елена Ефимовна Василевская дала Львову и справедливо)».

Распространенным было прозвище «сахар медович». «Отец их (Муравьевых. — Е.Л.), прозванный нами сахар-медович, в самом деле сладко стлал в речах своих и постоянно рассказывал об осаде Очакова, в которой он участвовал, причем без милосердия лгал; впрочем, он был человек добрый». «Ферзь тоже разочарована насчет своего сахара медовича. Что же может быть полнее этого?»

Прозвище-антоним к «сахару медовичу» — «соленый огурец»: «В твоем последнем письме было что-то о Котлубитском! — пишет А. Муравьев брату — Ну зачем ты написал, что он соленый огурец; ты не знаешь, как тетя была расстроена этим целый день и совершенно справедливо сказала: какую боль причинило бы это нашей дорогой матери, если бы она была жива».

Нередко название того или иного блюда употреблялось в качестве сравнения. «Рад ты или не рад, а меня берет искушенье послать к тебе кусочек нашего разговора, хоть я очень знаю, что разговор, как вафли, хорош только прямо с огня и в летучей пене шампанского».

Ф. Булгарин в одном из кулинарных очерков отмечает: «Общество было самое приятное и самое разнообразное, нечто вроде хорошего винегрета. Тут были и сановники, и чиновники, и ученые, и литераторы, и негоциянцы, и французы».

Примечательно, что уже в начале XIX века слово «винегрет» употреблялось в переносном значении. А. А. Бестужев, сообщив в письме к Я. Н. Толстому подробности литературной и театральной жизни Петербурга, политические новости, заканчивает свое послание следующими словами: «За мой винегрет прошу заплатить в свой черед политикой и словесностью. Эти два пункта меня очень занимают».

В это же время вошло в обиход выражение «сливки общества». «Название "Сливки" само по себе довольно выразительно и не требует никаких объяснений. Оно означает, или должно означать, сливки, цвет благородного происхождения, ума, вкуса и любезности».

«Я люблю употребления, сравнения и привык почти всегда говорить примерами… По долгом наблюдении, например, решился я женщин уподобить артишокам: кто их знает, тот наслаждается и находит в них вкус — даже восхищается ими; а кто их не понимает, из того они представляют такого ж проказника и чудака — как из Микеши в комедии "Лебедянская ярмонка" артишоки. Далее — артишоки ведь без соусу никуда, в самом деле, не годятся, и в состав сего соуса входит многое: точно, и для женщин всегда нужно прибавление, например, души, деньги, вещи, знатное родство, ловкость и таланты светские; с таким скусом артишок есть райская птица!».

Пожалуй, не каждая барышня обрадовалась бы сравнению ее с пирогом: «Нет, эта барышня-то бонтонная, полированная, шляпки из губернского носит, платья от мадамов выписывает; пышная-то какая, — ну, что твой пирог с малиной!».

Чаще всего названия блюд и продуктов употреблялись для выражения негативной оценки.

«Император Николай I любил фронт. После смотра он выражал каким-либо острым словечком свое удовольствие или неудовольствие. Так, после неудачного смотра сводного батальона военно-учебных заведений он назвал батальон — блан манже»[157].

В словаре В. С. Елистратова «Язык старой Москвы» некоторые названия блюд и продуктов сопровождаются пометой «бранное». Например, «сиг копченый», «яичница из костей с творогом», «куриный потрох», «курятина».

«Обнакавенно на придворных театрах вместо лафита актеры пьют подслащенную и малиновым вареньем окрашенную воду, а вместо шампанского вина лимонад.

Касательно же кушаньев, никогда не бывает никаких натуральных, а все лишь картонные, из папье маше, или восковыя с нарочитою приличною раскраскою под натуральность. Сей обман зрения неприятен для актеров, каковые хотели бы выпить на сцене настоящаго вина и покушать настоящих кушаньев.

По сему совет мой следующий для придворных театров, чтоб удовольствовать господ актеров: давать не картонныя кушанья, а заправския. Может сумление быть на счет того, что на сцене во время представления труд неудобный с жарким гуся, тетерева, телятины, даже рябчиков и цыплят, потому что резать не ловко, да крылышки, ножки, хлупики обгладывать.

Раков же, конечно, совсем на сцену пущать не следует, хотя в одной драмме Августа Федоровича Коцебу, волею автора, целое блюдо с варенными, красными раками на позорище выносится. Ну, таковой казус требует уже раков искусственных; но во всех случайностях, когда кушанья от произволения режиссера, как в сей драмме изображено, зависят, то надобно пренепременно учинить тот порядок, чтобы подаваемы были блюда такия, какия тотчас можно есть, и для сего самого я полезным нахожу указать здесь списочек таких кушаньев, какия на домашнем театре моем в собственном доме, где мой сад, подаваемы были, при игрании моими приятелями и милыми дамами сей драммы: "Слабомыслов". Итак, вот списочек тех удобных блюд, каковыми в сей пиесе (действие IV явление I) уставляли стол и какия лакейство усердно разносило по гостям:

a)"Бульон в фарфоровых раззолоченных и живописных чашках. Какия чашки налиты на половину были, чтоб не разлиться".

b)"Язык ломтиками на зеленом горошке".

c)"Плав, облитый дичинным соусом, с печенкою".

d)"Рыбный майонез с желеем".

e)"Фарш, очень вкусный, в форме каплуна".

f)"Желе весьма крепкое и светящееся".

g)"Миндальный пирог самаго красиваго вида с битыми сливками".

Все сие было мягко и удобно для яствия на сцене. А потому вместо ненатуральных и не съедобных картонных и других блюд, по моему мнению, можно бы держатся сего указателя»[158].

Эти замечания принадлежат перу известного оригинала прошлого столетия Егора Федоровича Ганина, которые он собирался представить дирекции придворного Его Величества театра.

«Однако ж, — читаем в книге "Наши чудодеи", — такое благонамеренное старание Ганина на пользу актерских желудков и вкусов не имело гласности благодаря замечаниям цензора, надворного советника Соца, написавшего на рукописи красными чернилами, какими весь меню был похерен: "Неприличное указание дирекции придворного Его Величества театра"».