Полководец. Война генерала Петрова - Владимир Васильевич Карпов

— Нас обнаружили примерно в трех километрах от берега. Ну, началось! Сначала пулеметы и минометы открыли огонь. Затем вспыхнули огни прожекторов, осветительных ракет и стала прицельно бить артиллерия. Ужасное состояние! Ни уклониться, ни в землю вгрызться невозможно. Видишь, как огненные трассы крупнокалиберного пулемета летят в наш мотобот, и ничего не можешь поделать. Мы прижаты один к другому, как в трамвае. Мчались на полном ходу к берегу — навстречу пулям: спасение только там! Да и задача была — зацепиться… Не доплыли до берега метров двести — суда сели на мель, ни вперед, ни назад. Дал команду прыгать за борт. Выбросились, а вода холоднющая! Уже ноябрь начался. Глубина кому по шею, кому с головой. А волны всех накрывают. Ну, бредем изо всех сил к берегу, оружие над головой. Подошли поближе, мы — «ура!», моряки — «полундра!», и кинулись на гитлеровцев. Надо сказать, погоду мы хоть и ругали, но все же она нам помогла — не ждали нас фашисты в такой шторм. Вижу, некоторые в нижнем белье бегают, одеться не успели. В эти первые минуты твой коллега, писатель Борзенко особенно отличился. Настоящий герой! Мы его сначала встретили скептически — корреспондент, морока с ним. Отличный мужик оказался. Он с первыми десантниками в воду спрыгнул. Выбежали на берег, а тут колючая проволока, мины. Заминка произошла. Борзенко же — майор, увидели бойцы его погоны, не знают, что он журналист, кричат: «Что делать, командир?» Ну, он не только писатель, и офицер был настоящий, боевой. «Саперов ко мне!» — кричит. И появились саперы. «Резать проволоку!» — приказал Борзенко. И все это под огнем, справа и слева убитые и раненые падают. Прорезали саперы проход, но говорят: «Там мины могут быть». Борзенко понимал — медлить нельзя. Решают секунды. Крикнул: «А черт с ними, с минами, хоть проход очистим! За мной!» И побежал. Потом он по-настоящему руководил боем на этом участке… Ну, вцепились мы в берег. Очистили от гитлеровцев Эльтиген. Я огляделся — нет командования: ни дивизионного, ни одного командира полка, пока один я — начальник штаба полка. Что делать? Кто будет руководить боем? Без руководства нельзя. И так, вижу, дело идет не очень организованно, одни по поселку пошли, другие куда-то влево. Принять командование на себя? Но мне всего двадцать три. Будут ли меня слушаться? Но там такими тонкостями заниматься было некогда. Так, лишь мелькнуло в голове. Принял я на себя командование. Разослал офицеров выяснять, кто где. Смотрю — дело пошло, командиры подразделений связных с донесениями прислали. Оценил обстановку, понял: на ровном месте и в поселке нам не усидеть. Скоро контратаки начнутся. Будут нас немцы выбивать, в море сбрасывать. Надо во что бы то ни стало овладеть высотами за Эльтигеном, там траншеи гитлеровцев, в них можно будет закрепиться. Рота капитана Мирошника первой ворвалась на эти высоты. За ним рота Тулинова тоже выскочила на холмы левее Мирошника. Когда гитлеровцы опомнились и пошли на нас с танками, мы уже были готовы их встретить. Дали прикурить! Подожгли несколько танков из ПТР. Организовал я КП, связь на плацдарме. Радиостанцию обнаружил — стали связываться с Большой землей. Очень хорошо поднимал боевой дух оказавшийся здесь, на берегу, замполит полка майор Мовшович.

В общем, навели мы порядок, люди почувствовали управление, ободрились и стали действовать увереннее.

Ну, естественно, противник скоро выяснил, и что нас не так уж много, и что мы одни на крымской земле, другие десанты ведь не высадились. Вот и началась наша веселая жизнь. И бомбили нас, и контратаки танков и пехоты одна за другой. Спасибо генералу Петрову, он сам подбадривал нас и поддерживал огнем артиллерии и авиацией. Если бы не эта поддержка, смяли бы немцы десант… Видел ты, конечно, на фронте единоборство человека с танком. А вот у нас на плацдарме оно было просто массовым. Артиллерии нет. Отбивать атаки нечем. Только ПТР и гранаты. Но танки есть танки, они лезут, и не так просто их остановить. Когда стало совсем не под силу, отошли мы немного назад, за противотанковый ров, который был у нас в тылу. Очень помогала наша артиллерия из-за пролива, снаряды свистели над головой, а для нас этот свист лучше любой музыки. Генерал Леселидзе, командарм нашей Восемнадцатой, передал мне по радио: «Додержитесь до темноты. Днем пройти через пролив невозможно. Надеемся на вашу отвагу и мастерство». Ну и держались. Раненых было много. Кто мог, оставался в строю. Кто не мог, тех сносили к берегу, готовили к эвакуации. Вскоре немцы, видно, подбросили свежие силы. Они понимали: надо сковырнуть, пока нас мало, не допустить, чтобы на этот плацдарм другие высадились. Пошли на нас атаки волнами: одна линия — пехота с танками, за ней метрах в трехстах — четырехстах другая, тоже пехота и танки, еще дальше третья… От одного вида такой махины душа в пятки уходит. Били мы их, сколько могли. Но в конце дня оттеснили они нас к самому берегу, к обрыву. Оборонялись мы уже на пятачке вокруг своих раненых. Вижу я, дело плохо. Не удержим плацдарм. На нас на Большой земле так надеются, а мы подведем. Собрал я «малый военный совет»: замполита Мовшовича, капитана Шукова, капитана Белякова, корреспондента майора Борзенко, командира минометной роты Цикаридзе, комсорга Алексеева, ну и других, кто при штабе. «Надо, — говорю, — посоветоваться, что будем делать. Останемся на этом пятачке — и нам смерть и плацдарму конец». — «Ну а что предлагаешь делать ты, командир?» — спрашивали они меня. «Нужна одна, но решительная контратака». Со мной согласились. Распределил я офицеров, а Мовшович — коммунистов и комсомольцев, чтобы атаку эту хорошо подготовить. С ранеными поговорили, вернулись в строй, кто мог двигаться. Когда все было готово, я дал сигнал, и мы кинулись вперед.

Ковешников посмотрел на меня спокойным взглядом, но я чувствовал, что он очень волнуется.

— Ну ты знаешь, что такое атака. Не раз ходил. Но ты ходил после артподготовки да еще со своими танками. А мы пошли на сухую — ни того, ни другого. Шли в рост, лишь бы побыстрее до рукопашной.

А там уж мы не уступим, хоть и обессилели после ночного купания в холодной воде и дня напряженного боя. Я верил и знал — в рукопашной наши ребята ни за что не уступят! Как выдали «ура» и «полундру»,