Другая музыка нужна - Антал Гидаш

встречаться с другим русским. А тот русский не пленный и живет в городе, У них дела… Но этому русскому, — и он указал на высокого пленного, — можно ходить только с провожатым. Ты работаешь здесь, в конторе, и тебе поручат. Будешь провожать его… Понятно теперь?

— Нет, непонятно. А какое дело этому русскому до того русского?

— Это не важно и ерунда.

— А если ерунда и не важно, то оставь меня в покое.

— Ладно, уж так и быть, скажу, но больше ни о чем не спрашивай, все равно не отвечу. Оба эти русские против войны… Листовки выпускают… Вместе с другими… Ты-то ведь тоже против войны?

— Ну, конечно.

— Тогда помоги… Скажешь управляющему, что русского собака укусила, с утра пораньше поведешь его в Пастеровский, там сделают укол. Проводишь к другому русскому, я дам тебе адрес… Оставишь его там. А дальше ты — вольная птица, делай что хочешь: после обеда вернешься опять за русским и обратно приведешь. Вот и все. Ладно?

— Ладно, — ответил Мартон.

Пишта обернулся к русскому пленному.

— Значит, укус будет, — сказал он очень серьезно.

Вид у него был крайне озабоченный: ведь надо еще раздобыть такую собаку, чтобы кусалась, да не очень, а потом еще завести ее подальше.

— Кёсёнём![48] — поблагодарил русский и пожал руки обоим братьям.

Мартон и Пишта отправились домой.

5

— Господин Флакс! — три дня спустя сказал Мартон веселому управляющему фирмой, который казался даже толще Игнаца Селеши (впрочем, это только казалось так, потому что он был еще очень молод). — Господин Флакс, тут одного русского собака покусала.

— Ну и что?

— Собака убежала.

— Да хоть бы и подохла! Черт с ней!

— Но русский…

— И он пускай подыхает!

— Пускай-то пускай, только ведь он взбесится сперва.

— Тем лучше!

— Так-то оно так, но если этот русский взбесится, он покусает остальных, те тоже взбесятся, начнут кусаться. И вас тоже могут укусить, господин Флакс…

Веселый управляющий так и подскочил:

— Меня?..

— Ну да, конечно, любого…

— А что же делать тогда?

— Надо отвести русского в Пастеровский, на уколы…

— Так отведите!

— Но Пастеровский очень далеко. Нужны деньги на трамвай!

— Пани! — заорал элегантный господин Флакс.

Покачивая бедрами, вошла дородная накрашенная девица, улыбнулась господину Флаксу, потом, прищурившись, посмотрела на башмаки Мартона.

— Пани, скажите там, чтоб господину практиканту выдали деньги. На трамвай. Он будет возить русского в Пастеровский институт. Но, сударь, смотрите, как бы этот русский от вас не сбежал. И чтобы я в глаза вас не видел, пока не вылечите своего «пленника». А если все-таки взбесится, велите пристукнуть его прямо там же, в Пастеровском. Можете сослаться на меня.

И веселый г-н Флакс снова повеселел.

6

После этого рабочие дни Мартона проходили так: с утра он садился в трамвай, ехал по Кладбищенскому проспекту, по проспектам Ракоци и Вильмоша в фирму «Лорд и К°». На проспекте Ваца, где мимо заводов трамвай бежал быстрей, Мартон становился на подножку прицепного вагона — одна нога в воздухе — и пел песни, — на свои слова, на чужие под перестук трамвайных колес, под порывы ветра и собственное сердцебиение.

Так в песню превратилось и стихотворение Мадача; и стало оно для него такой же частью проспекта Ваци, как и завод «Вулкан», первый Венгерский сельскохозяйственный и другие.

Гудит прибой земного бытия.

И каждая волна в нем — новый мир.

На этом текст Мадача кончался и следовал его, Мартона; в нем были собраны все его желания и мечты, доверенные ветру.

Но как осуществить эти мечты? С кем? Он не знал, да и не думал об этом.

Он только хотел, желал. И это было достаточно для него. Пока трамвай вез его к «Лорду и К°», фирме по постройке бараков и ангаров, Мартон был счастлив.

7

Он на ходу соскакивал с мчавшегося трамвая, ибо там, где ему надо было поворачивать в переулок, остановки не было.

Мартону нравилось так соскакивать. И не потому, что он любил лихо нарушать правила и искать опасности, а потому, что этим прыжком он как бы обособлялся он официально учрежденной остановки и от могучей электрической машины, что везла его. «Ступай своей дорогой, а я своей!»

…Войдя в ворота фирмы «Лорд и К°», Мартон кивнул швейцару и направился к бараку, где жил «его русский», — неторопливый, аккуратный человек. Мартон вытащил из кармана разговорник Рожняи, который изучал уже целую неделю, и началась странная русско-венгерская беседа.

— Пойдем? — ласково, но без улыбки спросил русский.

— Да! — крикнул Мартон. — Пойдемте! — И обнял порученного ему пленника.

— …Там, — и русский ткнул пальцем в сторону конторы, — в порядке?.. Мы уже неделю ходим… ходим.

— В порядке… Если я…

Русский пленный едва заметно покачал головой.

— Нельзя…

Мартон понял: «Зазнаваться…»

— Я нет…

— Хорошо, — ответил пленный.

Мартон забежал в контору, получил в кассе деньги на трамвай: крону и шестьдесят филлеров. И они тронулись в путь.

В ту пору в Пеште существовало еще два трамвайных акционерных общества. С одним и тем же билетом нельзя было ездить в вагонах разных акционерных обществ, то есть нельзя было пересаживаться. Мартон давал заявку на деньги так, будто им приходилось ездить и на тех и на других трамваях. На самом деле они пользовались трамваями одной компании. Выходило много дольше, зато они ежедневно экономили по восемьдесят филлеров. Обычно Мартон покупал кукурузу и по-братски делил ее пополам. Оба усердно ели до тех пор, пока в руках оставались уже только кочерыжки, похожие на ручную гранату, которую Мартон с удовольствием швырнул бы. В кого? Что ж, в мире нашлось бы не мало людей разных чинов и званий, в которых он, не дрогнув, кинул бы ручную гранату…

8

На стене, выложенная из майолики, большая карта Венгрии. Вдоль стен — скамейки. Полно людей: венгерцев, сербов, румын, словаков. И лица, и голоса, и движения у всех почти одинаковые — только одежда разная. В большинстве своем это крестьяне. У кого рука перевязана, у кого нога: всех их покусали собаки. И течет беседа — но вовсе не об укусах. Что там укус! Это пустяки! Это можно перенести.

— У вас тоже прямо с молотилки реквизируют пшеницу?

— Да…

Часам к десяти очередь доходит до русского. Ему делают укол. Он выходит. Мартон спрашивает:

— Туда?

— Если можно, — говорит пленный.

— Можно, — отвечает Мартон. — Когда прийти за вами?

— Если можно, часа в три.

— Можно, — снова отвечает Мартон.

Он держится покровительственно, с самоуверенностью молодого бога.

…Он проводил своего пленного к «тому» дому. На улице