Убить Пифагора - Маркос Чикот

Учитель бросил на лекаря властный взгляд, и тот опустил глаза. Ответил он не сразу.

— Мы слышали, что она забрала коня и меч у военного-пифагорейца. Вскочила верхом и ускакала из Кротона, и никто ее больше не видел.

Пифагор закрыл глаза, не меняя выражения лица. Он чуть заметно махнул рукой, и Тирсен удалился. Услышав, как хлопнула дверь, Пифагор вздрогнул.

«Ариадна отправилась в погоню за Дааруком, — подумал он. — Если она напала на его след и встретилась с ним лицом к лицу…»

* * *

Вечером лекарь снова навестил Пифагора. Учитель спросил об Ариадне, и Тирсен ответил, что новостей нет.

— Хорошо, — смирился Пифагор. — Расскажи мне, что еще произошло в Кротоне.

Тирсен смотрел на учителя спокойнее, чем утром. Он уселся рядом и явно был расположен поболтать.

— После того как Даарук бежал, Полидамант ворвался в Совет с половиной армии, чтобы отомстить за смерть Милона.

Пифагор нахмурился, опасаясь, что произошла новая бойня.

— Полидамант действовал разумно и арестовал только Килона, — продолжал врач. — А еще приказал освободить Трехсот. Тем не менее Совет Трехсот не восстановил свои полномочия. Когда Полидамант ушел, гласные посовещались и решили, что не желают, чтобы над ними кто-то стоял.

— А как отреагировали Триста?

— Они обратились к Полидаманту. Но поскольку Полидамант не принадлежит к нашему братству, он обещал им физическую безопасность, но добавил, что не намерен вмешиваться в политические вопросы. Теперь Кротоном правит Совет Семисот.

Пифагор задумался.

— Мудрое решение, — к удивлению Тирсена, сказал он. — Иначе в ближайшее время дело закончилось бы очередной трагедией. — Он помолчал. — Килон всегда мечтал уничтожить Совет Трехсот. Кто бы мог подумать, что день его самого большого триумфа станет также и днем его самого большого поражения. Что с ним случилось?

— На другой день после ареста его судили и повесили. Затем прибили тело к деревянному столбу и поставили рядом с северными воротами, у всех на виду. К исходу второго дня животные и насекомые оставили от него одни кости.

Мысленно Пифагор созерцал образ своего политического врага, прибитого у ворот Кротона.

«Этой казнью Кротон искупил грехи», — с горечью подумал он. Более половины Семисот были сторонниками Килона и разделяли ответственность за большинство преступлений; однако, вместо того чтобы платить по счетам, они очистили свои имена и совесть смертью Главаря.

Тирсен посмотрел на изможденное лицо учителя.

— Достаточно на сегодня, Пифагор. — Лекарь приложил руку ко лбу учителя. Кожа была потной, но лихорадка спала. — Тебе нужно отдохнуть. Завтра продолжим разговор.

Философ кивнул, не в силах ответить.

Когда Тирсен вышел, Пифагор задумался о политическом будущем братства. Разгром, который они пережили в Кротоне, политическом сердце пифагорейства, наверняка воодушевил политических конкурентов в других городах. Его братство по-прежнему контролировало десяток правительств, но в отдельных местах равновесие было шатким.

«А в городах, где ситуация стабильна, все может быстро измениться», — сказал он себе, вспоминая горький урок, полученный в Кротоне.

Он наполнил легкие горячим воздухом каморки и медленно выдохнул. Он не сомневался, что в ближайшие месяцы пройдет волна недовольства правительством по всей Великой Греции. Оппозиционные группы, а заодно и простые люди сделают попытку повторить события, потрясшие Кротон. Они с надеждой взирают на народное восстание в Сибарисе, на свержение царя Тарквиния в Риме, на падение тирана Гиппия в Афинах.

«Кротон, Сибарис, Рим, Афины…» Наступали времена перемен, им предстояло двигаться по течению или рисковать множеством жизней, цепляясь за власть.

«Главное — избежать новых смертей», — подумал Пифагор и чуть заметно кивнул. Даже лежа в кровати он будет руководить выходом пифагорейцев из правительств там, где оппозиция грозит насилием.

Лицо философа сохраняло мрачное выражение: он принимал одно из самых трудных решений в своей жизни. С глубокой печалью он сознавал, что придется похоронить мечту о создании сообщества народов. Принципы гармонии, развития и справедливости, скорее всего, никогда уже не будут определять их судьбы.

* * *

Спустя неделю пребывания в Метапонте Пифагора появилась неожиданная весть.

Был вечер, уже почти стемнело. Жара в комнате начинала спадать. Философ размышлял, рассеянно глядя в потолок, как вдруг дверь открылась и вошел Тирсен. В руках он держал запечатанный свиток.

— Тебе письмо, — серьезно сказал лекарь. Секунду он колебался, затем подошел к кровати: — Послание от Совета Кротона.

Пифагор молча протянул руку и взял свиток. Тирсен вышел, затворив за собой дверь. Оставшись в одиночестве, Пифагор осмотрел свиток, и по спине у него прошел озноб. Ему вспомнился пергамент, который Аристомах получил перед самоубийством. Он сломал печать и быстро осмотрел послание с обеих сторон. На нем не было перевернутого пентакля, только печать кротонского Совета.

«Совета, чьи руки в крови невинных», — подумал он с неприязнью.

Он погрузился в чтение, страшась плохих новостей для общины Кротона. Однако обнаружил, что Семьсот, похоже, вполне удовлетворены своим приходом к власти. Они не только не собирались вредить общине, но и приглашали его вернуться в Кротон. При условии, что он не будет заниматься политикой.

Пифагор опустил свиток на грудь и положил голову на подушку.

«Я не вернусь», — сказал он себе.

По крайней мере, не в качестве руководителя общины. Он был не только возмущен поведением политиков, но и недоволен военными и народом: так или иначе, никто из них не выступил против преступников, вершивших несправедливость и бесчинства. К тому же он тяжело ранен, измучен событиями последних месяцев и раздавлен гибелью друзей.

«Шестьсот учеников общины Кротона заслуживают кого-то, кто поведет их за собой мужественно и решительно», — сказал он себе.

Убрал пергамент с груди и положил на пол рядом с кроватью.

«Пусть Тирсен напишет от меня послание Феано», — решил он.

Он попросит жену не ехать сюда, а остаться в Кротоне и взять на себя руководство общиной.

«Я должен сосредоточиться на других делах», — решительно подумал он.

Пифагорейским учителям предстояло уйти из политики по всей Великой Греции. Это займет месяцы, если не годы. С другой стороны, надо будет обнародовать существование иррациональных чисел. Даарук использовал свое открытие, чтобы заставить Аристомаха покончить с собой, но не сделал его публичным. Вероятно, он собирался раскрыть его позже наиболее разрушительным для братства способом.

«Где же сейчас Даарук?» — спросил себя Пифагор.