Самое сильное заклятье - Лайон Спрэг де Камп

Нжи пронзительно закричал и выпустил Вакара, но тут же схватил его одной лапищей за правую руку, а другой – за волосы. Теперь обезьяночеловек тащил к своим челюстям голову Вакара, одновременно царапая его и пиная огромной кривой ногой.

Вакар впился правой рукой в толстую шею Нжи. Задушить косматого великана ему было совершенно не под силу, он лишь удерживал на расстоянии смертоносные клыки, норовящие вцепиться ему в лицо. При этом его левая рука неистово тыкала мечом в грудь и брюхо Нжи. Принц колол снова и снова, но огромная сила обезьяночеловека как будто не убывала.

Худые мускулистые руки Вакара уподобились железным прутьям, но мало-помалу правая сгибалась под натиском чудовища. На нее текли кровь и слюна Нжи, из пасти прямо в лицо веяло зловонием, а клыки все приближались…

Вот Вакар воткнул меч в разинутую пасть, в малиновое нёбо. Все глубже, глубже погружалось острие…

Когда бронзовый клинок дошел до мозга, Нжи задрожал и обмяк. Вакар, израненный, измученный, еле дышал, лежа на раскаленном песке. Он был весь в крови – и обезьяночеловека, и своей собственной, волосы выдраны целыми клоками, а лодыжка на глазах распухала и менялась в цвете. Царапины от когтей Нжи на животе и ногах саднили, точно облепленные роем шершней. Бросив взгляд на Фуала, принц понял, что ему уже ничем не поможешь, и поплелся к выходу с арены.

К нему спешила толпа гамфазантов с сетями и веревками. Мелькнула мысль, не проложить ли дорогу мечом, но Вакар сразу отказался от этой затеи. Врагов было слишком много, убив двоих или троих, он только навредит себе. Через другую дверь – ту, в которую входил Нжи, – на арену высыпала точно такая же толпа.

– Ладно, я пойду спокойно, – пообещал он, коверкая гамфазантские слова.

– Где ты взял этот меч? – спросил мрачный тюремщик.

Вакар улыбнулся:

– Во сне меня посетили боги и подсказали, где копать. Теперь я буду палачом?

– Нет. Нжи был больше зверь, нежели человек, потому мы и решили, что он годится в палачи. Мы, гамфазанты, – всего-навсего люди. Мы не караем безмозглых свирепых животных, когда они по недомыслию нарушают законы. А ты не животное, ты человек, способный мыслить, а стало быть, понесешь наказание в полной мере, как только мы поймаем льва.

* * *

В камере исполненный отчаяния принц опустился на пол. Бедный Фуал никогда больше не увидит серебристых берегов Аремории. Да, коротышка был трусом и вором, и вдобавок нытиком, каких поискать. Но при всех своих недостатках он был верен своему господину. Вакару будет недоставать товарища. Никто не разделит с ним горести, не посмеется над его шутками, не послушает песни. Зря он бывал так суров с Фуалом, зря давал волю рукам. Что ни говори, в Торрутсейше Фуал спас ему жизнь… Ничего уже не исправишь, не отплатишь добром за добро.

По щекам Вакара безудержно текли слезы. И тут дверь отворилась, вошел Абеггу с кувшином и полотенцем.

– Ты совершил великий подвиг, – сказал гамфазант. – Очень жаль, что погиб твой слуга. Я пришел ненадолго. Кажется, меня подозревают в соучастии. Я попросил отца вмешаться, чтобы тебя освободили, но он сказал, что и пальцем не пошевелит. У него и так была уйма неприятностей из-за моего путешествия.

– Придумай что-нибудь, пока не поймали другого льва, – попросил Вакар.

– Попробую, но шансы невелики.

– Может, принесешь инструменты и я сделаю подкоп под стеной?

– Ничего не выйдет. Каждый день в камеру заходит тюремщик, и с тех пор, как сбежал Квазиган, тюремная стража не смыкает глаз. Но я подумаю.

И он ушел, а Вакар предался горьким мыслям о «друзьях», которые познаются в беде, но потом рассудил, что Абеггу уже спас его один раз, рискуя жизнью. Он не вправе без конца требовать помощи от несчастного гамфазанта.

* * *

Утром Вакара разбудил отдаленный шум. Все мышцы затекли, раны саднили, но сил заметно прибавилось. Принц позвал тюремщика.

– Эй, Наккул! В чем дело?

Тюрьма казалась брошенной. Вакар подошел к оконцу, но ничего особенного не увидел. Однако шум нарастал, и вскоре за окном замелькали головы бегущих гамфазантов. Донеслись крики боли и ужаса.

Жаль, что побиться об заклад было не с кем, а то бы принц поставил десять к одному, что пришли гведулийцы. Громыхнул засов, со скрипом отворилась дверь. В дверном проеме появился Абеггу.

– Нас убивают гведулийцы! Пока не поздно, беги! – закричал он.

– Хорошо, что ты про меня вспомнил! – Вакар кинулся к выходу.

– Сенат вышел к ним навстречу без оружия, чтобы поприветствовать, а эти демоны зарубили старейшин ятаганами…

Вакар заглянул в каморку тюремщика, надеясь вернуть хоть что-нибудь из своих пожиток. Непросто бежать по чужой стране без одежды, оружия и товаров. И принц не увидел ничего, кроме темного бесформенного предмета в углу.

– Тахах! – Он схватил упавшую звезду и вернулся в коридор, что вел на улицу.

В это мгновение в здание тюрьмы вошел гведулиец и остановился в нескольких шагах от Вакара и Абеггу. На нем была темная накидка, вуаль скрывала лицо. К левой руке был пристегнут маленький круглый щит, обтянутый страусиной кожей. В руках гведулиец держал длинное копье с медным наконечником. Не успел Вакар хорошенько рассмотреть незваного гостя, как раздался пронзительный крик, и наконечник копья утонул в коричневом животе Абеггу. Гамфазант обеими руками ухватился за древко.

Вакар в три прыжка преодолел расстояние до кочевника. Гведулиец рванул копье, но Абеггу его не выпустил. Тогда гведулиец разжал пальцы правой руки и схватился за топорик, висевший у него на поясе. Но поднять топор он не успел. Тахах описал в воздухе дугу и с треском обрушился на голову воина. Гведулиец умер, не успев даже вскрикнуть.

Вакар посмотрел на Абеггу. Тот привалился спиной к стене, все еще держась за копье, хотя рывок гведулийца высвободил наконечник из раны.

– Идти сможешь? – спросил Вакар.

– Нет, я умираю… Быстрее уходи.

– Пойдем, я тебе помогу, – позвал Вакар, хоть и знал, что мало кому удалось выжить после столь тяжелого ранения в живот.

– Нет, иди, нет смысла меня тащить, я скоро умру. Если задержишься, то и сам погибнешь.

Бормоча проклятия, Вакар сорвал с мертвого гведулийца накидку, вуаль и напялил на себя. Кочевник оказался худым и смуглым, очень похожим на гамфазантов. Голова была выбрита, лишь одна прядь волос осталась на макушке. Вакар забрал и сандалии, а шаровары оставил мертвецу: его чуть не стошнило при мысли, что надо бы натянуть на себя и этот, столь интимный, предмет одежды. Прихватив топорик из полированного камня и копье, он взял Абеггу за руку и потащил по коридору, но тот закричал:

– Беги, глупец! Мне уже ничем не поможешь!

Вакар наконец сдался и бегом бросился за дверь. Его преследовало чувство вины, но в то же время он испытывал облегчение, оттого что не нужно тащить раненого в безопасное место.