Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Маргарет решила бороться. На ступеньках резиденции английского посла она произнесла воинственную речь: «Добрый вечер, господа! Я конечно же удовлетворена тем, что получила более половины голосов консерваторов, и конечно же разочарована тем, что этого недостаточно для победы в первом туре. Я подтверждаю, что намерена выдвинуть свою кандидатуру во второй тур».

Маргарет в тот же вечер достигла невиданной силы человеческого духа. Когда она прибыла в Версаль, все взоры были устремлены на нее. В том рву со львами, что собой представляет власть, каждый подстерегает момент, когда соперник совершит ошибку, каждый ждет, когда он споткнется. Но Мэгги и глазом не моргнула. Она превосходно владела собой и была столь же щедра на улыбки, как и в моменты триумфа. Президент Миттеран превзошел самого себя, выказывая воистину рыцарскую любезность. Вопреки протоколу он, как пишет Маргарет, «вошел в зал вместе со мной, словно я только что выиграла выборы, а не наполовину их проиграла». В то время как на сцене оперного театра в Версале мелькали балетные пачки и пуанты, она вновь и вновь производила в уме подсчеты и задавалась вопросом: «Как это могло случиться?» Во время торжественного обеда в зеркальной галерее она была очаровательна. Понимая, что это, возможно, ее последний международный саммит, Маргарет хотела блистать как никогда. При прощании Джордж и Барбара Буш заключили ее в объятия, а Гельмут Коль, с которым она довольно жестко спорила по поводу Европы, подарил ей букет роз, с коим она и отбыла в посольство. Жест, достойный короля, и поведение, достойное королевы…

Если в Париже Маргарет еще питала надежды, то в Лондоне они быстро развеялись и она сменила тон. Деннис тут же всё понял. Утешая ее, он сказал: «Брось всё! Отойди в сторону!» Но Маргарет хотела сражаться, хотя позже признается: «Министры, члены правительства были моей слабой стороной, уязвимой точкой». Это, конечно, было правдой. Она совершила роковую ошибку, не собрав их всех вместе, ведь тогда вряд ли кто-либо из них осмелился бы «поднять на нее матереубийственное оружие». Но она принимала их по одному в своем кабинете в палате общин, усаживала на диван прямо против себя. Это было дефиле Тартюфов, бал-маскарад ведьм, переодетых в милых коломбин. Все уверяли ее в своей преданности, но добавляли, что не верят в ее победу и что лучше ей самой подать в отставку, нежели потерпеть унизительное поражение. Каждый выжимал из себя слезу сожаления, но при этом думал о своем месте в будущем правительстве. Она всё понимала. Слова, которые они говорили, повторялись, ведь они обо всем договаривались до того, как входили в ее кабинет. Кроме Сесила Паркинсона, Кеннета Кларка и Ника Ридли все остальные советовали ей выйти из борьбы. Даже Джон Мейджор начал «выворачивать свой пиджак наизнанку», то есть явно собрался переметнуться в другой лагерь. Он слышал зов судьбы. Это был его шанс, и он не хотел его упустить. Он не явился в Вестминстер по той причине, что ему якобы удаляли зуб мудрости, и сообщил свое мнение по телефону. Маргарет описывает этот диалог: «Когда я попросила его официально поддержать мою кандидатуру, воцарилось молчание. Он явно колебался, это чувствовалось <…>, в конце концов он сказал „да“, если таково мое желание. Но ведь мы оба были не дураки».

После таких разговоров у Маргарет больше не было иллюзий. Она знала, что кабинет вполне способен всё перевернуть и склонить большинство в пользу Хезлтайна, просто для того, чтобы наказать ее за проявленное упрямство. Но она хотела любой ценой преградить путь этому человеку, у которого, по ее мнению, каленым железом было выжжено двойное клеймо: предательства и этатизма.

Двадцать второго ноября Маргарет объявила о своей грядущей отставке. Она заставила, именно заставила Джона Мейджора и Дугласа Херда выставить свои кандидатуры, но официально поддерживала избирательную кампанию Мейджора. Председательствуя на последнем заседании своего кабинета, Маргарет с трудом выдерживала ужасающую, невероятно гнетущую атмосферу. Обычно министры разговаривали, обменивались шуточками, прежде чем войти в зал заседаний, а теперь они хранили молчание, выстроившись в ряд, как школьники, которых застигли на месте преступления и сейчас накажут за шалость. Маргарет переводила взгляд с одного на другого и видела в них многочисленных Яго, которых поймала на столь неблаговидных поступках, как обман и коварство. Она произнесла очень короткую речь: «Проведя обширные консультации с моими коллегами, я пришла к выводу, что единство партии <…> будет обеспечено гораздо лучше, если я уйду в отставку, чтобы позволить другим членам кабинета выставить свои кандидатуры на пост руководителя страны». Председатель палаты лордов зачитал текст документа, в котором признавались заслуги Маргарет и воздавались ей почести. Этот текст впоследствии будет занесен в регистрационную книгу правительства. Такой чести государственные деятели удостаивались редко, последним был Черчилль. Заседание правительства было объявлено закрытым. Миссия завершена…

Но не совсем… Оставалось еще пережить «отпущение грехов», то есть последнее заседание в палате общин, где Маргарет предстояло отвечать на вопросы. При отсутствии «наследника» Маргарет пока оставалась премьер-министром. Как она пишет в мемуарах: «Я рассматривала каждую фразу в качестве моего завещания, представленного на суд истории». Зал был заполнен до отказа, депутаты «сомкнули свои ряды». Они не хотели пропустить сей «памятный» момент. Все депутаты от Консервативной партии встали при ее появлении в едином порыве и принялись размахивать листочками с повесткой дня, как белыми носовыми платками, словно прощаясь с ней. Какому-то депутату-лейбористу пришла в голову дурная мысль задать ей вопрос, почему она была изгнана из своей партии, если дела в стране обстоят так хорошо. Она вскочила с места и в нескольких словах изложила свое завещание для истории: «Мы уже бывали в самом низу результатов опросов, когда нам приходилось принимать трудные решения. Сущность хорошего правительства состоит в готовности принимать трудные решения для того, чтобы достичь долгосрочного процветания. Это мы и сделали». Она добавила: «Десять лет назад Восточная Европа жила под гнетом тоталитаризма и ее народы не знали ни прав, ни свобод <…>, и произошедшие изменения — не плоды игры случая. Они — результат проявленной смелости, решимости и упрямого сопротивления, не позволившего нас устрашить <…>. Каждый чувствует, о чем идет речь… ведь речь идет о судьбе страны: многовековая история и опыт свидетельствуют о том, что всякий раз, когда возникает необходимость защищать принципы, всякий раз, когда возникает необходимость одолеть зло и обеспечить победу добра, Великобритания берется за оружие. И поскольку мы в нашем лагере никогда не колебались перед принятием трудных решений, это собрание народных представителей и вся страна могут нам доверять». Для своей прощальной речи в качестве премьер-министра Маргарет выбрала риторику «Железной леди». Когда она села, депутаты-консерваторы устроили ей длительную овацию. Многие из них, несомненно, задавались вопросом: «Что мы наделали?» — и, возможно, им не раз являлся в воображении призрак Банко из «Макбета» Шекспира.

Близкие к Маргарет люди сожалели о ее грубом смещении с поста. Ник Ридли говорил о «средневековой дикости», Норман Теббит — о «ловушке в мутной воде». Но если Маргарет и стала жертвой других политиков, то следует признать, что прежде всего она стала жертвой себя самой, своей самонадеянности, своего высокомерия, своего чувства непобедимости. Да, власть сводит с ума. Маргарет являет собой доказательство справедливости этого утверждения. Получи она на два голоса больше, она бы осталась у власти еще на год. Для победы ей хватило бы чуть лучше организованной избирательной кампании. Уходя в отставку, она, правда, могла утешиться тем, что ее сменил Джон Мейджор, выигравший выборы, так как он получил 185 голосов против 131 голоса, поданного за Майкла Хезлтайна.