Невидимки - Чак Паланик

- Он был на год старше меня. Его лицо искалечило во время взрыва баллона с лаком для волос. После этого мои предки совершенно позабыли о том, что у них есть еще и второй ребенок.

Я устремляю взгляд на бутафорскую подушку и с чувством договариваю:

- Поэтому я лезла из кожи вон, пытаясь вновь завоевать их любовь.

Эви смотрит в пустоту и бормочет:

- Черт знает что! Черт знает что!

Ее игра так натуральна, так бесподобна, что я остаюсь в тени.

- Да, - медленно произношу я. - Ему и пальцем не приходилось шевелить. У него было уродство - ожоги и шрамы, поэтому и все внимание уделялось ему.

Эви подходит ко мне почти вплотную и спрашивает:

- И что же с ним случилось потом, с твоим изувеченным братом? Тебе известно?

- Он умер, - протягиваю я и поворачиваюсь лицом к аудитории. - Умер от СПИДа.

Эви не унимается:

- Откуда ты это знаешь? Я вспыхиваю:

- Эви!

- Нет, правда, - настаивает Эви. - Почему твоего брата уже нет?

- СПИД - это тебе не шуточки! - отвечаю я. Эви заявляет:

- Твоя история больше похожа на выдумку!

Вот как запросто ситуация может выйти из-под контроля. Я вижу, что Эви чувствует желание публики получить настоящую драму и просто на ходу придумывает, как реагировать на мои реплики.

- Ты видела его, своего брата, - спрашивает она, - ты видела, как он умирал? Или мертвого? Смотрела на него в гробу под звуки траурной музыки? Ты держала в руках свидетельство, подтверждающее факт его смерти?

Люди наблюдают за нами, затаив дыхание.

- Да, - отвечаю я. - Естественно.

Теперь я начала лгать и могу на чем-нибудь попасться.

- Значит, ты видела его мертвым? - повторяет вопрос Эви.

Зрители не сводят с нас глаз.

- Абсолютно мертвым. Эви спрашивает:

- Где?

- Вспоминать это слишком больно, - говорю я и отхожу к стене, смежной с гостиной.

Эви следует за мной.

- Так где же ты его видела? Люди продолжают следить за нами.

- В хосписе, - отвечаю я.

- В каком хосписе?

Я перехожу в гостиную, потом в другую, потом в следующую спальню, в кабинет, в домашний офис, а Эви неотступно шагает за мной. Перемещается вслед за нами и аудитория.

- Знаешь ведь, как это бывает, - говорю я. - Если парня-гомосексуалиста не видишь достаточно долго, можешь догадаться, что его история закончилась плачевно.

Эви смотрит на меня в упор:

- Итак, ты не уверена в том, что он мертв?

Мы пробегаем через очередную спальню, столовую, детскую, и я вскрикиваю:

- Речь идет о СПИДе, Эви! Это синоним безнадежности.

Эви резко останавливается и спрашивает:

- Почему?

Я чувствую, как с сотни различных сторон публика уходит от меня прочь.

А я действительно, действительно, действительно желаю, чтобы мой брат был мертвым. И родители хотят того же. Потому что так легче. В этом случае я - единственный ребенок. Пришел мой черед, черт подери. Мой.

Толпа покупателей рассеивается, оставляя нас наедине друг с другом в безопасности магазинных комнат. А Бог продолжает за нами наблюдать. Он готов покарать нас, если мы перегнем палку.

- А почему все это имеет для тебя такое значение? - спрашиваю я.

Эви разворачивается и идет прочь.

- Просто так.

Она замкнута в свое маленькое кольцо. И готова лизать свою задницу.

- Просто так. Забудь о том, что только что произошло.

На планете Бренди Александр управлением занимается детально разработанная система богов и богинь. Некоторые из них - зло. Кто-то - само воплощение добра. Это, например, Мэрилин Монро. А еще Нэнси Рейган и Валлис Ворфилд Симпсон[Валлис Ворфилд Симпсон - супруга бывшего английского короля Эдуарда VIII, который в 1936 г. отрекся от престола]. Некоторые из богов и богинь мертвы. Другие живы.

Многие из них - пластические хирурги.

Система не стоит на месте. Боги и богини появляются и исчезают и по причине изменения статуса перемещаются с одного места на другое.

Авраам Линкольн на небесах. Он преображает нашу машину в плавающий пузырь из воздуха, пахнущего новеньким автомобилем: мы едем ровно и гладко, как в красивой рекламе. Марлен Дитрих, по словам Бренди, в последние дни в ответе за погоду. Сейчас осень, осень нашей тоски.

Мы в синем гробовом нутре взятого напрокат "линкольн-тауна". Мчим под свинцовыми тучами по Интер-стейт-5. За рулем Сет. Мы всегда так сидим - Бренди с ним рядом, спереди, а я сзади. Три часа живописного великолепия между Ванкувером и Сиэтлом - вот что нас окружает. Асфальт и внутреннее сгорание продвигают наш "линкольн-таун" вперед, на юг.

Путешествуя подобным образом, можно многое повидать. Окна нашей машины постоянно закрыты, поэтому на планете Бренди Александр царит атмосфера теплой, спокойной, тихой синевы. Температура - семьдесят градусов по Фаренгейту. Внешний мир из деревьев и скал завивается и скручивается, - потому что мы смотрим на него сквозь изогнутые стекла. Мы - государство-сателлит. Мы - маленький мир Бренди Александр и летим по шоссе мимо всего, что его окружает.

Ведя машину вперед и вперед, Сет спрашивает:

- Вы не пробовали рассматривать жизнь как подобие телевидения?

У нас есть железное правило: когда Сет за рулем, радио выключено. И лишь потому, что, услышь наш водитель песню Дайан Уорвик[Дайан Уорвик - американская певица, звезда 60-х, тетя Уитни Хьюстон], он сразу начинает горько плакать. Из его глаз катятся эстиниловые слезы, а грудь разрывается от рыданий проверы. А если Дайан Уорвик поет "Берт Бакара", нам грозит наибольшая опасность - быть мгновенно перевернутыми вверх ногами или расплющенными в столкновении с встречным автомобилем.

Плач Сета, то, как искажаются точеные черты его лица и оно становится похожим на печеное яблоко, то, как он начинает щупать собственный сосок, раскрывает рот и закатывает глаза, - все это действие гормонов. Вместе с диетической колой он выпивает конъюгированные эстрогены, премарин, эстрадиол, микрофоллин. Конечно, столь большая дневная доза опасна для печени. Быть может, печень у него уже повреждена. Не исключено, что он болен раком или в его крови сгустки. В медицине это называется тромбоз.

Но мне интересно за ним наблюдать. Это весьма и весьма занятно. У Сета постепенно растет грудь. Его уверенная, твердая походка, действовавшая на женщин как магнит, отяжелела. Обходиться без дневного сна он уже не может. Все это просто потрясающе. А его смерть даст мне возможность перейти к изучению других важных для меня вещей.