Пташка - Уилльям Уортон

Обычно Пташка смотрит на меня больше правым глазом, чем левым. И не важно, с какой стороны клетки я в это время стою. Она все равно поворачивается так, чтобы видеть меня правым глазом. И еще: когда она придерживает лапкой кормушку с моим угощением или просто блюдце с обычной едой, она делает это правой лапкой. Если б она имела руки, то все делала бы правой рукой. Она была бы тогда праворукой, а так она правоногая — а может, праволапая или правосторонняя? Она приближается всегда правым боком и почти все делает с правой стороны. Даже когда расправляет крылья, она всегда сперва вытягивает правое крыло. Единственное исключение состоит в том, что она спит на левой ноге. Думаю, когда птицы спят, вы можете лучше понять, что они думают о земле. Они обычно выбирают для сна самое высокое место, какое могут найти, а затем стараются свести к минимуму контакт с точкой опоры — спят, стоя на одной ноге. В случае Пташки — на самой слабой ноге. Трудно найти что-нибудь меньше напоминающее о полете, чем птичка, стоящая на одной ноге, так взъерошившая во сне перья, что она больше похожа на пушистый комок. Даже ящерица выглядит более способной к полету, чем спящая птица.

Понаблюдав за тем, как спит Пташка, я решаю устроить себе постель под потолком моей комнаты. Мать вне себя, прямо кипит, но отец заявляет, что я могу делать все, что угодно, если сам заплачу за пиломатериалы и не наделаю дырок в полу и стенах. Дом не наш, мы его только снимаем.

Ночью мне удается стибрить все, что мне надо, на складе лесоматериалов. Я это делаю точно так же, как в тот раз, когда мы с Элом запасались досками для голубятни. Ночью прокрадываюсь на склад и просовываю их под забор, а потом обхожу его и достаю их с другой стороны. Столярные инструменты я беру у отца, а болты и шурупы покупаю. Из-за того что ничего нельзя прибить или привинтить к стенам или потолку, конструкция должна быть устойчива сама по себе. Я тружусь две недели. Когда работа закончена, я водружаю пружинный матрац на самую верхотуру. Все, что мне нужно, я снимаю со старой кровати, хранящейся в гараже. Заодно проверяю, на месте ли мой голубиный костюм, и заглядываю в укромные уголки, чтобы посмотреть, не спрятаны ли там бейсбольные мячики.

Для кровати я делаю лестницу: просверливаю дырки и прилаживаю ступеньки, которые держатся на штифтах. В законченном виде она похожа на корабельный трап. Я даже провожу к себе наверх электричество и вешаю там занавески. Их я делаю из материала, который стащил в универмаге «Сиэрз». Выходит потрясающее гнездышко, даже лучше той голубятни на дереве. Я могу в него заползти, задернуть занавески и включить свет. И никто мне там не помешает.

И вот Пташка уже запрыгивает на жердочку, которую я засовываю ей в клетку, даже если там не прикреплено кормушки с угощением. Кстати, теперь она ест его прямо с моего пальца. Я облизываю его кончик, сую в кормушку, и несколько зерен к нему прилипает. Подношу палец к тому месту рядом с насестом, где раньше вешал кормушку, и Пташка склевывает их с него. Ее клювик совершает при этом быстрые, уверенные и даже нежные движения. Она подчищает все, что на пальце, вплоть до мельчайших частиц корма, попавших под ногти.

На следующий день, когда Пташка вспрыгивает на мою жердочку, я медленно вынимаю ее из клетки. Этому предшествовало немало тренировок, когда внутри клетки я качал ее вверх и вниз, двигал из стороны в сторону, так что теперь Пташка знает, как не упасть с этой жердочки, и потому не боится. Когда я вытаскиваю ее через раскрытую дверцу, она смотрит на «притолоку», проплывающую над ее головкой, и несколько раз отпрыгивает назад, чтобы остаться в клетке. Оказавшись у конца жердочки, она спрыгивает с нее и остается внутри. Я начинаю все сызнова, но результат, увы, тот же. После трех или четырех попыток мне приходит в голову мысль обмакнуть кончик пальца в ее любимое лакомство, чтобы она с него клевала, пока я протаскиваю ее через дверь.

Это срабатывает, и когда Пташка смотрит наверх, она уже вне клетки. Увидев, где находится, она громко щебечет мне: «квр-И-ИП?». Я держу жердочку как можно более неподвижно, а Пташка стоит на ней и глядит на меня. Потом она осматривает комнату. Должно быть, она ощущает себя астронавткой, на своей ракете покинувшей пределы земной атмосферы.

Я держу ее так примерно с минуту, затем очень медленно опускаю и помещаю обратно в клетку. Миновав дверь, она спрыгивает с жердочки и оказывается на полу. Склевывает с блюдца одно семечко, затем прыгает на другую сторону клетки и пьет. Все выглядит так, словно она проверяет, остался ли ее мир тем же самым, не изменился ли после того, как она его недавно покинула. После этого мы часа полтора «квипаем» друг другу. Мы оба взволнованы. Как это чудесно — видеть ее перед собой свободной, знать, что она может взмахнуть крыльями и полетать по комнате. От этого все вокруг изменяется, и моя комната кажется мне большой, как небо.

Я учусь щебетать, и у меня получается все лучше. Это нужно делать гортанью, сильно сжав горло где-то внизу, и помогать губами. Свистом этого не сделаешь.

На следующий день я опять вынимаю Пташку из клетки. Она чуть приседает под притолокой дверцы, но и только. Я подставляю ей палец с лакомством, и она принимается есть. При этом она придерживает кончик пальца лапкой — впервые она дотронулась до меня! Минут, наверное, пять я держу жердочку, на которой она сидит, на вытянутой руке и катаю ее, медленно передвигая этот «насест» вверх и вниз, взад и вперед. Каждый раз при этом она «квипает» мне и смотрит в мои глаза.

Я подношу мою подругу к самой клетке, но вместо того, чтобы просунуть жердочку через дверь, я наклоняю ее к крыше клетки, и Пташка спрыгивает на ее верх. Затем я засовываю жердочку в открытую дверь. После нескольких «квипов» и «пипов» моя птичка снова прыгает на нее и по ней забирается внутрь. После этого закрывать дверцу мне попросту стыдно.

Она знает, как она храбра и великолепна. Она вспрыгивает на тот насест, где я обычно кормлю ее лакомствами, и два раза громко щебечет: «КРИ-ИП?». По сути, у нее теперь получается нечто совсем новое, похожее на «КРИ-ИП-А-РИ-ИП?». Я кладу на палец несколько зерен, и она их склевывает. Через несколько недель Пташка уже вылетает из клетки, когда я открываю дверцу, и садится на жердочку, которую я ей протягиваю. Она часто покидает ее, чтобы слетать в другие места: на мою кровать, на подоконник или на тумбочку. Потом она всегда возвращается. Она так красиво летает: головка вперед, лапки подогнуты назад. В комнате ее крылья издают звук, похожий на шепот. Чтобы ее подозвать, все, что мне нужно, — это подставить ей жердочку и подозвать, прощебетав: «Пи-ип КвИ-ИП».

Сперва я даю ей одно или два вкусных зернышка, как вознаграждение за то, что она возвращается, но вскоре перестаю это делать. Я знаю, и она знает тоже, что мы просто вместе играем.

Иногда она меня поддразнивает: делает вид, что возвращается на жердочку, но в последнюю минуту сворачивает в сторону и садится на что-то другое. Однажды так получилось, что она приземлилась мне на голову. Я могу любоваться, как она летает, весь день, и даже смотреть, как она прыгает, мне тоже нравится. Она любит скакать по полу в поисках чего-то настолько мелкого, что я вообще этого не вижу. Зато я внимательно смотрю, где она оставляет свои невольные следы. Если мать найдет на чем-нибудь птичье дерьмо, то всем играм конец.