Двухместное купе - Владимир Кунин

...но Толик отступил всего лишь на один шаг назад и в сторону...

...тут же последовал мгновенный захват правой руки Длинного, и Толик молниеносно кинул его на ковер приемом «бросок через бедро».

Толик упал на Длинного, намертво прижал его лопатки к ковру и, не давая Длинному пошевелиться, стал искать глазами среди зрителей Деда, Бабушку, Ваню... но в первую очередь — Лидочку Петрову!..

* * *

На пьедестале почета выше всех стоял Толик.

Справа, на ступеньку ниже, — Длинный. Смотрел в сторону, злобно шмыгал носом.

Слева, на третьей ступени пьедестала, — веселый толстячок лет одиннадцати...

— То-ли-и-ик!!! — восторженно визжала Лидочка Петрова.

А кодла Толика свистела как сумасшедшая!

— Генетика — грандиозная штука! — восторженно воскликнул Натан Моисеевич. — Недаром ее так мордовали еще совсем недавно!.. Посмотрите, кто стоит на чемпионском пьедестале — это же вылитый я!..

— Точно! — радостно подтвердил одноногий Ваня. — Глянь-ко, Любочка...

— Боже упаси нашего ребенка от такого сходства! — Любовь Абрамовна почуяла запах алкоголя с двух сторон. — Когда вы уже успели нализаться?!

Но Натан Моисеевич был увлечен в этот момент только генетикой:

— Причем, заметьте, через поколение!.. Лешка — типичный Серега, весь в отца А Толька — вылитый я! Скажи, Иван!.. Помнишь, в сорок пятом, уже в Польше, под Колобжегом...

— Ну, ёбть!.. Он мне будет рассказывать!.. — хохотнул Иван.

Не таясь, он сделал глоток из фляжки и протянул ее другу Натану.

— Я вас умоляю! Я про этот Колобжег уже больше слышать не могу... — простонала Любовь Абрамовна.

* * *

А в это время Толика-Натанчика награждали грамотой, вешали на шею какую-то специальную «мальчиковую» медаль...

Небольшой духовой оркестрик играл туш, от восторга визжали девочки, свистели и орали дурными голосами пацаны-болельщики...

Натан Моисеевич Лифшиц нахально отхлебнул из фляжки и гордо огляделся.

— Ты чего головой крутишь? Ищешь кого? — встревожился Ваня.

Любовь Абрамовна иронично усмехнулась:

— Ванечка! Он ждет, что сейчас кто-нибудь крикнет: «Смотрите! Это дедушка чемпиона!!! Они же буквально одно лицо!!!»

У входа в раздевалку, в окружении десятка пацанов из «наиболее приближенных», стояла Лидочка Петрова. В руках она держала медаль Толика и его грамоту победителя. Все ждали Толика Самошникова, который в это, время...

..голый, весь в мыльной пене, стоял под жалкой струей проржавевшего душа детской спортшколы своего района.

В соседней кабинке мылся толстячок, занявший третье место в весовой категории Толика-Натанчика.

— Ну, падлы!.. — с веселой злостью кричал толстячок. — Так клево, что ты его придавил, Толян! А то ведь они, дешевый мир, заявили этого вонючего Зайца по липе — ему еще в феврале четырнадцать исполнилось! А они в заявочном протоколе — ему, с понтом, двенадцать поставили, бляди!.. Он вооще не имел права в школьных соревнованиях участвовать! Он уже год в пэтэухе чалится... И главное, кто его заявил?! Та же школа, которая его и вышибла!.. Ну надо же?! Взрослым вооще ни на грамм верить нельзя!

— Ты-то как в полуфинале проиграл ему, Котик? Я смотрел — ты же так его мудохал, что ему вроде и деваться было некуда... И вдруг!..

— А я, когда перевел его в «партер» и только хотел «накатить», он мне и шепчет: «Не ляжешь — зарежу!» Ну, я и... — нехотя признался Котик.

— Эх ты, Котик-обормотик... Что же ты мне раньше не сказал?! Мои пацаны этому сраному Зайцу такое бы устроили! — сокрушенно проговорил Толик-Натанчик и вышел из душа.

Но тут в раздевалку вошли растерянный тренер Толика и двое молодых людей в застегнутых пиджаках. У одного пиджак сзади оттопыривался — там была кобура с пистолетом.

Из второй душевой кабинки вылез толстенький голый Котик.

— Который из них Самошников? — спросил один у тренера.

Тренер не успел ответить. Второй опер усмехнулся, сказал напарнику:

— Стыдно, коллега... Кто же в нашем районе Толика Самоху не знает? Да, Толик?.. А у дверей там — вся его хевра расположилась. Или нас увидела и разбежалась? Ну-ка, глянь.

Напарник приоткрыл дверь, выглянул в коридор. Не было там ни одного пацана. Стояла лишь растерянная Лидочка Петрова, держала в руках грамоту и медаль Толика Самошникова...

* * *

— Никого! — Новый опер прикрыл дверь. — Только девка какая-то...

— Не девка, а девочка. Понял, козлина немытая? — злобно сказал ему Толик и стал одеваться...

В нечистом и мрачном коридорчике, у дверей с табличкой «Следователь по делам несовершеннолетних» сидели отец Толика — Серега Самошников, бабушка — Любовь Абрамовна и дед — Натан Моисеевич.

В выходном костюме он смахивал на рождественскую елку — так был разукрашен боевыми орденами и медалями...

— Фирочке ничего не сказали? — спросила Любовь Абрамовна.

— Нет, — хором ответили Серега и Натан Моисеевич.

— Натан! Ты позвонил этому старику генералу, которому ты зимнее пальто шил из воинского отреза? — спросила Любовь Абрамовна. — В прошлый раз он таки очень помог...

— Звонил, — глядя прямо перед собой, ответил Натан Моисеевич.

— И что? Он придет?

— Нет.

— Почему?!

— Умер.

— Ну, чего, Самошников, до колонии допрыгался? Это который у тебя привод? Третий уже? — спросил тот, который был с пистолетом под пиджаком.

— Четвертый, — угрюмо сказал Толик.

— Тем более. Все. Отгулялся. Сейчас пока в камеру, а потом направим твое дельце в комиссию по несовершеннолетним...

К отделению подлетела потрепанная милицейская «Волга».

Из нее выскочила Лидочка Петрова, а из-за руля «Волги» — Лидочкин отец Николай Иванович Петров в гражданских брючках и потертой кожаной куртке.

— Папа! Папа!.. Второй этаж, налево по коридору!.. — нервно проговорила Лидочка.

— А то я не знаю. Не вздумай нос туда совать.

Худенький Петров в три прыжка одолел лестницу и...

...сразу же увидел всего в орденах Натана Моисеевича, испуганного Сергея Самошникова и плачущую Любовь Абрамовну.