Страсти у вулкана - Элен Алекс

И где бы он ни был, вблизи, вдалеке, на море или на вулкане, он вдруг почувствует нечто. Он почувствует то, что до этого момента еще никогда не чувствовал. И поймет, что настал его миг и час. И что ему нужно просто пройти по главной улице нашего города и очутиться в самом дальнем его конце. Дальше уже — только дом одной колдуньи, и река, а за рекой лес, наползающий на горы.

И я буду ждать этого момента всю свою жизнь. А если он этого так никогда и не почувствует, то я буду ждать его все равно. Ведь никто, кроме него, мне уже никогда не будет нужен.

Весь город ясно видел, что у Марка Роснана и Даниэль какие-то странные взаимоотношения. Но какие именно это были взаимоотношения, точно понять не мог никто.

Ну мало ли там всяких поклонниц его безмерного таланта Марк Роснан встречал на своем усыпанном розами и лаврами пути. И если бы он каждую из своих почитательниц воспринимал более-менее всерьез, то жилось бы ему на этом свете очень непросто.

Это как врач и пациент. Если принимать чужие беды слишком близко к сердцу, тогда это сердце однажды просто не выдержит. И потому врач должен изначально уметь отстраняться и скрывать чувства за беспристрастностью и профессионализмом.

Так же и Марк Роснан. Он уже и так делал огромное дело в этой жизни и выполнял свое нелегкое предназначение, потому что писал такие романы, которые были близки и понятны всем и каждому. И тем самым Марк Роснан уже облегчал чьи-то жизни.

Но не мог же он вобрать в свое сердце всех страстных и увлеченных поклонниц и поклонников, которые были без ума от его романов и считали его самым понимающим, тонким и душевным человеком на земле. Никак нет.

Но с Даниэль он стал чувствовать какую-то странную ответственность. Марк Роснан и сам пока не мог определить в себе это чувство и попытаться выразить его словами.

Когда Даниэль вышла из своего дома в пять часов утра, расположилась на скамейке с пачкой сигарет и зажигалкой и стала пытаться пробовать курить, ей не пришлось долго ждать. Марк Роснан в сердцах бросил свои рукописи, закрыл ноутбук и вышел на улицу.

Он подошел к Даниэль. Даниэль отложила сигареты, скромно сложила руки на коленях и с невинным видом подняла на него глаза. Марк Роснан несколько смягчился.

— А что скажет твоя мама, если она это увидит? — спросил он.

— А у нее окна на другую сторону дома выходят, — ответила Даниэль.

— О мой бог, — только и сказал Марк Роснан.

Он сел на скамейку рядом с Даниэль. Они посмотрели по сторонам.

Над спящим городом потихоньку поднимался рассвет.

— Ты не должна пробовать курить, — сказал Марк Роснан.

Даниэль сдержала торжествующую улыбку и невинно спросила:

— Почему?

— Не должна и все, — сказал Марк Роснан. — Есть вещи, которые не нужно объяснять. Это как нельзя читать чужие письма. А дети не должны пробовать курить.

— Но я уже не ребенок! — взбунтовалась Даниэль.

— Нет, еще ребенок, — спокойно сказал Марк Роснан.

Даниэль задумалась. Так обычно задумываются дети: а что бы они могли от этой ситуации получить?

Марк Роснан наблюдал за ней. Даниэль не могла придумать ничего интересного.

Тогда Марк Роснан сказал:

— Давай так: однажды я исполню любое твое желание.

Даниэль чуть не поперхнулась воздухом.

— А ты не будешь пробовать курить. По крайней мере, не будешь пробовать, пока не вырастешь.

— А когда я вырасту? — осторожно спросила Даниэль.

— Ну, — Марк Роснан подумал, — например, когда окончишь школу.

Даниэль медленно повернула голову и посмотрела на Марка Роснана. Он смотрел на нее спокойно и серьезно.

Даниэль почувствовала, как непонятный жар постепенно стал подниматься откуда-то из недр ее существа.

— Твое желание должно быть разумным, — сказал Марк Роснан.

Даниэль потихоньку обрела способность серьезно разговаривать.

— У меня все желания разумны, — сказала она.

Марк Роснан улыбнулся.

— Искренне надеюсь на это.

— Я не знаю, будет ли стоить мое желание вашего желания его выполнить, — сказала Даниэль, — но я согласна, — тут же добавила она.

Марк Роснан опять улыбнулся.

— Хорошо, будем считать, что мы договорились.

Он взял из рук Даниэль сигареты и зажигалку и выбросил их в урну. Даниэль с мнимым сожалением проследила за его движением.

Но о каком сожалении могла идти речь, если у Даниэль теперь было желание, которое выполнит сам Марк Роснан.

Потихоньку наступило лето. Очередной учебный год радостно завершился, так что мы вновь были предоставлены самим себе и наслаждались ничегонеделанием.

Мы ездили на пляж, ходили в кино, читали книги и напрочь забывали о надоевшей за год школе и приставучих учителях. Летом жизнь всегда более-менее отвечала нашим представлениям о счастье и свободе, и это было не так уж плохо.

А в самом начале лета местная телестудия вытянула Марка Роснана на большое и откровенное интервью. И в один уютный теплый вечер весь город припал к экранам телевизоров. Мы даже могли задать ему какой-нибудь каверзный вопрос по телефону. Ведущий шоу метался между нервами писателя по ту сторону экрана и вопросами телезрителей по эту сторону. Нужно было тактично никого не задеть и всех оставить удовлетворенными.

— У ваших романов такой высокий рейтинг, — восклицал ведущий шоу, — как?! Как вы придумываете свои сюжеты?

— Я не знаю, — честно ответил Марк Роснан.

— Расскажите о профессии писателя, — попросил ведущий.

— Профессия писателя ничем не отличается от любой другой профессии, — сказал Марк Роснан, — просто есть профессии, которым посвящаешь весь свой рабочий день, а есть профессии, которым посвящаешь жизнь.

— А вы можете представить, что вы бросили писать? — дотошно допытывался ведущий.

— Нет, что вы, как можно, это же моя жизнь.

— А если хорошенько подумать? — не отставал ведущий.

Марк Роснан вздохнул.

— Наше будущее знает только Бог, — сказал он.

В студии раздались аплодисменты. Людям всегда нравится, когда кто-то в их присутствии прибегает к таким высоким инстанциям.

— А все-таки, чем бы вы могли заниматься, если бы вдруг в одночасье, не дай бог, бросили писать? — не унимался ведущий.

Такие шоу было модно вести на экстриме: заставить знаменитого на весь мир писателя, который и полдня не мог прожить, чтобы не записать в блокноте хоть строчку, представить, что он якобы перестал писать. Это был высший пилотаж.