Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - Вадим Ярмолинец

– Попробуй желтый.

– Товарищи, а вы вообще кто? – голос Светы прозвучал неестественно громко.

– Из ЖЭКа.

– Очень хорошо, что вы из ЖЭКа, потому что у нас заявление на вселение. Нас тут трое живет на 15 метрах, а у меня скоро двойня будет. Так вы, пожалуйста, никаких планов не стройте.

– Заявление подадите в установленном порядке. А кричать не надо.

Этого диалога в коридоре хватило как раз на то, чтобы мы перебрались через подоконник на балкон. Занавес, подхваченный сквозняком от открытой двери, взмыл в воздухе и опустился у нас над головами.

– Только внимательно, – послышалось из комнаты. – Участковые наверное кроме бабок ни хера не искали.

– А что здесь искать? Я говорил с соседями. Характеризуют его, как полного идиота. Никто к нему не приходил, кроме его телки.

– Ищи, – повторил первый и я узнал голос Майорова.

– Товарищ капитан, помогите шкаф отодвинуть, – сказал голос помоложе.

Шкаф, мелко задрожав, отодвинулся от стены.

– Ни хера.

Чиркнула спичка. Потянуло табачным дымком.

– Я же говорю, ни хера.

– А это вон что?

– Трусы какие-то. Бабские.

– А ты говоришь – идиот.

– Ну, чтоб трусы с бабы снять, много ума не надо.

В комнате засмеялись.

– А ты остряк, я вижу.

– Да че-там, обычный я, товарищ капитан.

Мы сидели прямо под окном, и я подумал, что если курящий захочет стряхивать пепел за карниз, то непременно увидит нас. Сдерживая дыхание, мы переползли за сундук, я сел, прижавшись спиной к его деревянному боку, а Лиза села передо мной. Чтобы занимать меньше места, я развдинул ноги и прижал ее к себе, уткнувшись лицом в ее волосы. На шее, покрытой светлым пушком, была тонкая золотая цепочка. Розовые уши просвечивались на солнце.

Она взяла мои руки и с груди переместила на живот. Я слышал, как тяжело ударяет ее сердце. Или это было мое сердце. За этими ударами я перестал слышать, что происходило в квартире Кононова. Я снова обнял ее за грудь и осторожно прижал губы к ее шее. Я ощутил, как она расслабилась и со вздохом навалилась на меня. Рука моя сама забралась к ней под юбку, но она прошептала мне в ухо “только не здесь” и сжала мою руку бедрами. Мы сидели так, пока из окна Климовецких не показалась голова Миши. Улыбаясь, он сказал:

– Все, можете вылезать.

Выйдя на улицу, мы увидели появившегося из подъезда дома напротив Кащея. Лицо его, казалось, было сведено судорогой, рот с фиолетовыми губами перекошен.

– Успела?

– Успела.

– Где?

– У него в сумке, – сказав это, Лиза ни движением головы ни взглядом не обнаружила, где пакет. Перед тем, как выходить из квартиры Климовецких, она попросила положить его в мою сумку и накрыла сверху скомканной рубашкой, которую достала из шкафа.

– Шпионские страсти какие-то! – сказал Кащей, нервно оглядываясь и поправляя ворот рубашки. – Еще не хватало на старости лет сесть. Так, давайте быстро отсюда, а по дороге решим, что делать.

Мы двинулись вниз к Пушкинской.

– Какой план?

– Я иду домой, – сказала Лиза. – Я могу хоть пару часов поспать перед работой? Проведешь меня?

Она повернулась ко мне.

– Я могу. А что в пакете?

– Личные вещи.

– Если нас остановят, я могу сказать что это твои личные вещи, или лучше сказать, что нашел на улице?

– Только каркать не надо! – резко бросил Кащей. – Все, Лиза, под твою ответственность, я исчезаю.

Сказав это, Кащей стремительно свернул на Пушкинскую и, сунув руки в карманы брюк, стал удаляться в направлении бульвара. Пиджак его был распахнут, штанины трепетали от встречного ветерка. Следуя за Лизой, я подумал: могли ли в этот момент следить за мной? Ведь Майоров был в квартире, а, покинув ее, мог наблюдать за ней сам или оставить наблюдать кого-то из своих подчиненных. Правда, они не могли знать, что я был в комнате Кононова. Напротив, если они наблюдали за квартирой, то должны были убедиться в том, что я выполнил их поручение, побеседовав с соседями самоубийцы. Я с трудом сдерживался, чтобы не обернуться. Я, конечно, нервничал. Обняв Лизу за плечи, я снова спросил:

– Слушай, а если нас сейчас остановят, то...

– То что?

– Ну, что-что? – я сделал попытку говорить шутливым тоном. – Поедешь за мной в Сибирь? Как подруга декабриста, а?

– А-а... Как подруга декабриста...

Она освободилась от моей руки. Мы молча поднялись до Маразлиевской, прошли еще несколько кварталов в сторону пароходства, миновав приземистый подъезд, вошли в крохотный двор с колонкой посредине. Каменные плиты, как волны моря. Деревянные, крашенные зеленой краской ступени, ведущие в ее парадную. Солнечный свет, проникая сквозь пыльное стекло над дверью, лежал белыми прямоугольниками на деревянных ступенях. Ключ под половиком у зеленой двери с медной ручкой в виде прогнувшейся русалки с закинутыми за голову руками. Коридор, с входами в две крохотные комнаты. Она тяжело села на постель.

– Давай, разгружайся.

Я подал ей рубашку. Поднеся ее к лицу, она быстро вдохнула и тут же отбросила ее на пол.

– Ужасно. Пакет давай.

Я подал ей пакет.

– А что мы прятали-то?

– Семейный архив.

Она развернула пакет, запустила в него руку и достала несколько черных бумажных роликов, в каких хранят фотопленку. Она бросила их внутрь, закрыла пакет и, положив на пол, сильно толкнула под кровать. Пакет, проехав по полу, стукнулся о стену и замер там в темноте. Лиза вышла в коридор и скоро вернулась с начатой бутылкой водки, двумя граненными стаканами и разрезанным пополам зеленым яблоком.

– Это для сброса напряжения.

Она вручила мне один стакан, половинку яблока и налила.

– За неожиданное знакомство!

Чокнулись. Опрокинули. Захрустели яблоками. Кислые яблоки удачно нейтрализовали горечь водки.

– Так чем же ты занимаешься?

– Участвую в заговорах, бегаю от милиции, достаю из тайников коробки с микрофильмами.

– А Костя говорил, ты работаешь в какой-то газете.

– Ну, это только в свободное от конспиративной деятельности время.

– А о чем ты пишешь?

– Послушай, о чем я пишу, это не очень интересно. Ты мне другое скажи: ты знала Кононова? Я видел тебя один раз в коридоре в той квартире.

– Я тоже тебя помню.

– Вы были близки?

– Да, ближе, можно сказать, некуда.

– А почему он покончил с собой?