Радость – в награду - Мария Барская

– Я его жена.

Олеся глядела на нее словно на сумасшедшую.

– Уже не жена. Плюнула бы. Пусть Киреев бы разбирался.

– Он не мог. Потому меня и попросил.

– У него ведь тесть.

– Тестя на пенсию отправили.

– Ой, наивная. Да у них ведь наворовано на тысячу лет вперед. Поделились бы, не развалились.

– Под бумагами стояли подписи Андрея, а значит, это долг и моей чести.

– Ой, какая честная. – В Олесином голосе теперь звучали жалость и презрение. – А с работой-то нынче трудно. Особенно в твоем возрасте. Ты ведь ничего толком не умеешь.

Ника вспыхнула:

– Кажется, я неплохо в вашем агентстве работала.

– Вспомнила бабушка Юрьев день! Когда это было! В доисторические времена. Теперь у брата такие асы работают. Ты там только кофе сможешь подавать. Да и то не возьмут. Для этого дела девки молодые существуют, с ногами от шеи, которых можно при случае за кофе и… – Олеся хихикнула и вновь принялась причитать: – Ой, плохо, подруга, тебе придется. Как тебя угораздило? Все потеряла! Ты прямо несчастья к себе притягиваешь. Ладно, наверняка не обещаю, но может, что придумаю.

Однако Ника поняла: Олеся для нее теперь пальцем о палец не ударит. Она ей теперь не ровня. Зачем с ней возиться и помогать? Она отныне для бывших знакомых как прокаженная. Все, конечно, при встрече будут напоказ ей сочувствовать, однако при этом постараются держаться подальше. Вдруг несчастье заразно!

Еще несколько встреч с прежними знакомыми окончательно убедили Нику: рассчитывать на помощь со стороны нечего, она может полагаться только на себя. Весть о том, что она потеряла и близких, и деньги, а значит, выпала из их круга, уже успела облететь всех. Ее вежливо принимали, однако явно чувствовали себя в ее присутствии крайне дискомфортно. В помощи не отказывали, но и ничего не делали, чтобы ей помочь. Она стала для них чужой, как бы пренеприятным напоминанием, что подобное может произойти с каждым из них. В любой момент. Кому же такое понравится. Людям хочется жить и радоваться.

Вообще-то многие люди даже любят помогать неудачникам. Во-первых, у них повышается самооценка: вот мы какие добрые и благородные; во-вторых, на фоне чужих невзгод человек начинает острее чувствовать собственное благополучие. Однако количество Никиных несчастий, видимо, зашкаливало за критическую черту, она вызывала у окружающих не положительные эмоции, а тревогу. И в их словах: «Звони, заходи, всегда тебе рады!» – Ника явственно слышала: «Умоляем, не приходи и не звони никогда! Пожалей ты наши нервы!»

Словом, на прежней жизни стоял жирный крест. Она была, да вся вышла. Остались лишь фотографии и, главное, память о родителях, Андрее и Севе. Ее она сохранит, они будут жить в ней, а все остальное прочь, решительно прочь!

Новую жизнь Ника начала с самого простого. Она занялась инвентаризацией оставшегося имущества, до сей поры так и стоявшего в картонных коробках, которые занимали добрую половину комнаты. Ника даже не помнила, что туда напихала. Ей было тогда все равно. Жить-то не собиралась.

Разборка и приведение каморки в удобоваримый вид заняли не один день. К немалому удивлению Ники, выяснилось: несмотря на смятенные чувства, отбор вещей был вполне разумен и даже рационален. Кое-что годилось на продажу, другим она воспользуется сама.

Все необходимое в наличии. Посуда, одежда, которой, пожалуй, хватит на несколько лет, постельное белье… Каморка обставлена, есть куда все рассовать. Уже легче. Значит, пока Нике надо лишь позаботиться о заработке на пропитание.

Раскрыв самый последний, загнанный в угол между диваном и стеной чемодан, Ника неожиданно вздрогнула. Там лежали вещи Андрея. Она совершенно не помнила, когда и в какой момент умудрилась их собрать, и до сего момента была убеждена, что все, принадлежавшее мужу, так же, как и вещи Севы, раздала. Оказывается, нет. Вот его любимый свитер.

Словно обжегшись, она отдернула руку и захлопнула крышку. Слишком больно. Именно по этой причине она и не хотела ничего оставлять. Первым ее порывом было схватить чемодан и вынести на помойку. С глаз долой. Однако рука не поднималась. Она вновь подняла крышку и, бережно вытащив Андреев свитер, прижала его к щеке.

Так она посидела, застыв, несколько минут, и ей стало немного легче. Появилась уверенность, что она должна это пережить. И Ника принялась разбирать вещи. В чемодане оказались часы Андрея, запонки, детские фотографии, грамоты, которые он получал в институте, и куча разнообразных бумаг. Документы или копии документов, справки и… личный дневник. Ника даже не подозревала о его существовании, а Андрей, оказывается, вел его со старших классов школы. Несколько толстых тетрадей, сплошь исписанных мелким убористым почерком. Последняя тетрадь обрывалась на середине. На листке стояла дата. За несколько дней до гибели.

Ника читала ночь напролет. Теперь она знала о муже гораздо больше. И о его затаенных обидах, и о юношеских влюбленностях, и о первых серьезных романах. И с первого дня их знакомства он писал о ней, Нике. Она знала и раньше, что он ее любит, но даже не представляла себе как. От него не укрывалась любая мелочь. Он ловил и пытался понять малейшие изменения ее настроения. Старался предугадать малейшие ее желания. И очень боялся, что она его не полюбит. И все еще боялся, когда она давно уже его любила и прямо сказала ему об этом!

А потом пошли подробнейшие записи того периода, когда они мечтали о ребенке, который никак не получался. Главной задачей мужа, оказывается, было не показать ей, насколько он жаждет сына. Он старался показать ей, что ничего страшного не происходит. И в то же время Андрей строка за строкой, день за днем строил планы, как они станут жить, если сын родится, как они его вместе будут воспитывать. Главное, еще до появления Севы на свет Андрей предугадал: у мальчика будут огромные синие Никины глаза!

Ника на какое-то время перестала читать. Слезы душили ее. Однако теперь это были слезы не отчаяния, а скорее очищения. Она посмертно узнавала самого дорогого на свете человека, и со страниц дневника он представал перед ней даже лучше, чем при жизни, и от этого печаль ее была глубока, но светла.

Чуть успокоившись, она продолжила чтение. На каждой странице она и сын. А потом – страшное для них число, под которым единственная фраза: «Погиб Сева». Дальше что-то зачеркнуто, и целый месяц записей нет.

Потом последовали по-деловому сухие фразы. Киреев влез в какие-то авантюры с деньгами. Тесть ему уже помочь не может. Придется им самим разбираться с его проблемами. Суть проблем «Офис-стайла» Ника так и не поняла. Наверное, они были настолько ясны Андрею, что он не видел необходимости подробно описывать их в дневнике.

Затем опять о Нике и о себе. Он жалел ее и жалел себя. Ему было невыносимо смотреть на нее. Он не мог отделаться от ощущения, что на него с ее лица укоряюще взирают глаза Севы. Андрея преследовало ощущение собственной вины. Оно грызло его неотступно, и он был уверен, что Ника тоже не может простить его и жизнь рядом с ним для нее теперь мука. Просто она из природной порядочности не решается от него уйти. Но он не имеет права ее удерживать. Она молодая, красивая и снова найдет свое счастье. А для него, для Андрея, все кончено.