Исповедь старого молодожена - Олег Батлук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы переночевали и утром встретились за завтраком. Вид у друзей был смурной. Я же прекрасно выспался и сиял.
– Целую ночь названивали, – пробурчал полусонный Леша.
– Да? Тебе тоже? – подхватил Сема. – От меня только под утро отстали, когда я им сказал, что у меня во Вьетнаме все оторвало.
– А кто названивал-то? – поинтересовался я, по-прежнему сияя.
– Нехороших женщин по телефону предлагали, – смущаясь, объяснил Леша.
– Ну, почему сразу нехороших, – поправил друга Сема, но Леша зыркнул на него таким ортодоксальным взглядом (на тот момент Леша уже был женат), что Сема не рискнул продолжать.
Я сидел в прострации и намазывал масло на палец. Что же это делается, люди добрые. Этим двум клоунам до утра предлагали нехороших хороших женщин, а мне в номер вообще ни разу не позвонили. Дали выспаться называется, спасибо. Получается, мне и нехорошие женщины не светят. Даже Леше позвонили. И не один раз.
Я смотрел на Лешу исподлобья. Мне хотелось вырезать ему сердце чайной ложкой, как говорили в боевиках восьмидесятых. Она была мне больше не нужна: чай все равно теперь не полезет мне в горло.
C моей машины украли зеркала. Возможно, мироздание таким элегантным образом намекало мне на мой нарциссизм.
Я отправился в местное ОВД писать заявление. Мне выдали талончик и сказали ждать опергруппу, с которой я должен был поехать к моей машине.
Пока я ожидал в сторонке, к окошку дежурной части подошла девушка. Она представилась дежурному адвокатом и передала ему стопку документов. Тот сказал, что выдаст ей талончик чуть позже. Девушка встала неподалеку от меня.
Я смотрел на нее как в песне – искоса, низко голову наклоня, пытаясь ничем не выдать своего интереса. От неестественного положения шеи я чуть не упал в обморок, видимо, пережав какие-то жизненно-важные сосуды. Девушка-адвокат была невероятно хороша. Тот факт, что такая потрясающая девушка вдобавок могла тебя еще и защитить, кружил голову. Хотя, возможно, голову мне кружил все-таки неудачно пережатый жизненно-важный сосуд.
В какой-то момент девушка-адвокат все же перехватила на подлете мой партизанский взгляд и спросила:
– Простите, а вы тоже талончик ждете?
Я не мог не отреагировать. По сути, она сама подставилась.
– Нет, – ответил я с металлом в голосе, – я жду опергруппу.
И я сделал характерное движение, словно поправлял под пиджаком пистолет. Пиджак на мне действительно был, в отличие от пистолета. Я хотел добавить «гражданочка», но решил, что столько Жеглова моя истинная сущность не потянет.
Девушка-адвокат с интересом разглядывала меня. А я в мечтах был уже далеко, в ее квартире, прикидывая, как бы мне снять пиджак так, чтобы она не обнаружила отсутствие пистолета.
И тут передо мной возник полицейский.
– Это у вас зеркала сняли? – спросил он.
Девушка-адвокат на заднем плане явно прислушивалась.
– Я жду опергруппу, – попытался я спасти положение, добавив еще металла в голос.
– Все, дождались, мы опергруппа, поехали к вашей машине.
Мне показалось, что девушка едва заметно улыбнулась. Все-таки эти адвокаты видят людей насквозь. Вплоть до несуществующего пистолета под пиджаком.
В какой-то момент в целой обойме друзей остался только один холостой патрон – я. Остовы моих ровесников догорали в бурьяне браков, а я летал по небу все такой же ослепительно серебрянокрылый, гордый и никому не нужный.
Женатые друзья везде таскали меня с собой. Они таскали меня в качестве передвижной декорации: им нравилось разжигать друг перед другом костры тщеславия на фоне моего мрачного лица. В моих кулисах друзья с аншлагами давали один и тот же посредственный, надо сказать, спектакль под названием «Никогда не женись». Эта фраза, произносимая обязательно с томной декадентской интонацией, формально говорилась в мою сторону, но истинным ее адресатом, конечно, были их жены.
Эти одомашненные кобели и думать не думали о моих чувствах. Ведь это только с виду я был серебрянокрыл. Но неужели они не понимали, что невелика радость парить в небесах вместе с недалекими голубями, не видевшими дальше своих хлебных крошек? Я бы нисколько не возражал, если бы меня окольцевали: не такая уж и гордая это птица – самолет. Я был и сам не прочь небрежно бросить в кого-нибудь с усталой интонацией, испуганно озираясь, как бы меня не услышала вышестоящая инстанция, беседующая с подругами: «Эх, брат, поверь мне, никогда не женись!»
И однажды я все это друзьям высказал. Мы как раз были впятером в походе: Сема и Леша Невидимка с женами и палатками плюс я, без жены и даже без подозрения на оную, не говоря уже о палатке, – к тому же, все пьяные, то есть в идеальных условиях для душераздирающего признания. Там, на фоне драматического заката, из меня вывалилось с горкой и про стакан воды в старости, и про наш древний княжеский род, который на мне прервется, и про бессмысленность накопленных мной миллиардов. По всем пунктам сильно зашкаливало. Старости с ее водами тогда еще даже не мерещилось, род наш был не таким уж и древним и, тем более, ни разу не княжеским, а мои миллиарды если и накопились, то исключительно в моей голове, не уведомив об этом банки.
Тем не менее, получилось вполне себе слезливо, с надрывом, в лучших традициях застольных песен пьяного русского мужика.
Больше других расстроился Леша. Он всегда был искренним и воспринимал мир без фотошопа. В тот вечер Леша не ложился спать дольше всех.
Проснувшись, а, точнее, очнувшись, как этот процесс обычно и выглядит с похмелья, первым делом я увидел остальных. Они сидели неровно нарисованным кружком у потухшего еще накануне костра и представляли собой жалкое зрелище, плачевнее руин древних Помпей раза в три.
– Вон. Принимай невесту, – буркнул мне мрачный Сема.
Я посмотрел туда, куда он мотнул головой. Там из прибрежного речного песка (мы разбили палатки у реки) кто-то вылепил мне женщину. Она лежала на боку топлес и, судя по тому, что ее ноги были недолеплены и представляли собой все тот же бесформенный массив песка, косила под русалку.
– Это твой сердобольный друг Леша постарался, – объяснил Сема.
На этих словах мой сердобольный друг Леша, и правда, сердобольно улыбнулся, взглянув на меня, как на смертельно больного.
Во время своих археологических экспедиций Леша проводил много времени в земле и навострился обращаться с сыпучими субстанциями: за вычетом ног изваяние было очень даже ничего себе.
– Кстати, она согласна, – не унимался Сема.
– Какой же ты придурок! – неожиданно крикнула ему в ухо жена и метнулась обратно в палатку.
– Они еще вчера поссорились, – прокомментировал Леша, также сердобольно посмотрев на этот раз на Сему, – когда ты уже спал.