Каменная грудь - Анатолий Загорный

– Если мы потеряем землю и села, что нам останется? Татьба и разбой. А насчет смерда я так скажу: свободный смерд – это бык, того гляди рогом подденет, а закупленный – вол, надевай ярмо без страха.

Довольный своей шуткой, Синко хохотал, и его поддержали.

Послышались быстрые, звонкие шаги великого князя. Все встали. Двери бесшумно раскрылись, и вошел он, суровый, сосредоточенный. В движениях размерен, а глазами скор.

«Князя тянет земля», – говорили о нем в народе. Среднего роста, широкий, с прямой шеей и длинными руками, с опущенными книзу усами и свисающим с бритой головы чубом, он и впрямь, казалось, вырос из земли, был ее родным детищем. Наряд его составляли простая белая косоворотка с красными медведками по вороту и шаровары цвета речной тины, заправленные в сафьяновые сапоги. На ухе светила серьга—рубин и две жемчужины. Бронзовая пряжка – сустуга в виде многолучевой звезды – удерживала на плече длинное, до самого пола, белое корзно. Пристегнутый к наборному поясу, висел тяжелый меч в простых ножнах.

– Здравия вам, нарочитая чадь и дружина! – проговорил он густым низким голосом.

Кметы поклонились. Проходя на свое место, Святослав засматривал в глаза каждому.

– Не забыли, витязи, как на потниках под звездами спали да на кострах зверину пекли?

– Помним! – хором ответили именитые.

– То-то…

Святослав удовлетворенно тряхнул чубом, остановился перед Ратибором Одежкой, отодрал от его оплечья крупную жемчужину, бросил на пол и раздавил под каблуком. Задрожали губы у Ратибора от обиды, но не смел поднять глаз, так и стоял, закусив перстень с печаткой. Святослав двинул кресло, сел, положил кулаки на стол:

– Бояре! Третьего дня к вашему двору прибыло посольство от греческого кесаря Никифора Фоки. Патрикий Калокир передал грамоту и пятнадцать центенариев золота.

Святослав окинул взглядом присутствующих, словно хотел выяснить, какое впечатление произвели его слова, и продолжал:

– В этой грамоте, которую они называют золотой буллой, кесарь просит нас выступить против болгар на Дунае. После победы над сарацинами Никифор бил по щекам послов болгарского царя Петра Кроткого, требовавших дани.

– А, чтоб ему! – сорвалось у Синко.

Великий князь нахмурил брови, но улыбки не сдержал, она скользнула по лицу, как солнечный зайчик.

– Трудное мое дело. Царь Петр отказал в дружбе. Я отправил к нему еще одного посла, но надежды мало. Он бежит объединения… жалкий монах. Не таким был его отец Симеон… Бояре, наша дума – старая, священная дума – о войне с греками. Ее завещали нам предки, ибо Болгария – только стоянка на великой дороге войны, на победной тропе Трояновой. Болгары нам не враги, болгары нам братья! Они нашего рода! Обычаи наши схожи, язык один, едиными должны быть и помыслы. Ежели мы объединимся, Византии не бывать!.. Но коли откажет Петр – выступим походом, дадим ему битву и победим!.. Греки помогут нам победить болгар, а, победив болгар, мы обложим данью греков!

Святослав говорил быстро, поворачивался из стороны в сторону, слова бросал резко, точно камни из пращи, и тот, на ком останавливались его светлые, удивительно проницательные глаза, чувствовал невольный трепет.

– Дозволь, княже, мне слово молвить, – поднялся первый богач на Руси Свенельд и начал тихо, неторопливо, будто для себя, будто и не было никого в гриднице: – Наши предки не гнушались добычей и только ею жили. Мечом добывали свой хлеб и гордились этим. А последний поход на ясов[13] и касогов[14] не принес богатства. Ты, княже, запретил брать добычу. И то ведь, черные людишки касоги с ясами ликовали, что так дешево отделались, похваливали нас и немало нам дивились. Ныне мы все больше о земле думаем, как самые последние смерды, забываем, что наши богатства не из земли вырастают, а куются булатом. Но ежели и в новом походе, будь то Болгария или земля Греческая, не дашь нам разворота, то лучше уж дома сидеть и греть старые раны на солнцепеке…

– Да за грибами с лукошком ходить, – тихо добавил Синко.

Кто-то не сдержался, прыснул, витязи нагнули головы, пряча улыбки. Старый варяг сел, важно положил на стол длинную, крашенную хной бороду, выставил над головой посох с массивным золотым набалдашником, на который завороженно уставился кое-кто из бояр победнее. Совсем невпопад загорланил на дворе петух.

Встал Ратибор Одежка, щека у него нервно подергивалась.

– Великий князь, мы, твои верные мужи, готовы воевать и греков и болгар, но прежде хотим знать, что получим в конце похода. Кметство вкладывает сокровища в земли, покупает села, накрепко привязывает смерда и может жить припеваючи, не гоняясь за славой под стрелами. Обещай нам земли, великий князь… земли на Дунае.

– Да, да! – подтвердило несколько голосов. – На Дунае – наши древние русские земли… по всему правобережью! Обещай их вернуть именитым! Мы будем володеть ими!

– Отдай нам земли, князь, – как горошина из стручка, выскочил боярин Блуд, – каждому свое: князю засевать поле костьми, а боярству – хлебом.

Святослав порывисто придвинулся к столу, тучкой сошлись на переносице мохнатые брови, лицо потемнело:

– Слушаю вас и мнится мне: не воины, сидят передо мной, а вороны собрались на совет, куда лететь на поживу, какой труп когтями терзать… В ушах ваших золото звенит – не булат.

– Не все, князь, не все! – вскочил Синко. – Не все думают так. С тобой мы прошли тысячи верст до верховьев Оки, примучили вятичей и буртасов, взяли Булгар, разгромили хозар… Огнем полыхал Саркел, лопались сторожевые башни, черным-черно летел над полями пепел. С тобою мы взяли Итиль, Семендер, покорили ясов и касогов… Нам ли с тобою в торг вступать?..

– Нам ли, князь, в Киеве быть, – подхватил толстый воевода Волк, – когда ладьи у Тьмутаракани наготове стоят? Продолжи поход: греки боятся, что ты двинешь полки на Корсунь, вот и отводят глаза – на болгар науськивают…

– Давно мы ждем твоего клича, князь, – перебил витязь Моргун, – на тропу Троянову! На Царьград!

Глаза его дико сверкали, отброшенные назад волосы обнажили ярко горевший шрам вместо уха.

Заговорили все разом, спорили, доказывали друг другу, двигали кулаками по столу. Особенно шумели единомышленники Ратибора Одежки. Они даже отсели подальше, чтобы выказать пренебрежение князю, – землевладельцы, богачи.

Встал Белобрад, выждал, пока угомонятся, начал спокойно, перебирая сквозь бороду шейные гривны:

– Византия сильна, ибо выигрывает последние войны; если бы не это, кесарю давно нечего было бы есть, убогие отняли бы у него последнюю корку хлеба. Болгария ослабла – смуты, междоусобица. Смерд беднее речного рака, он продает землю и прячется в монастырь, бояре не являются с дружинами ко двору и им не рубят за это голов, как всегда было. Петр Кроткий не помышляет о войне, он проводит дни в молитвах воскресшему мертвецу из Назарета. Болгары ненавидят царя. Болгары пойдут с нами… тот же комит Микола с четырьмя сыновьями пойдет на Византию. А прежде дадим битву царю Петру. Не так ли было и с единокровными племенами древлян, вятичей? Мы с тобой, князь!